— И на кой нам лингвист? — удивился кто-то. Но когда Шивон устроилась рядом с солдатами, никто слова не сказал.
В этот раз их подождали. Драка обхватила их со всех сторон, зажала в кипящую середину. Несколько выстрелов прожгло вроде бы защищенную стенку катера.
— Какой сукин сын продает гудам «франк-тиреры»?!
Только зачинщиками на сей раз были не гуды. Это стало ясно уже после, когда разбирали полеты. В тот момент не было разницы.
Шивон сбежала в космос, чтобы ей не пришлось стрелять. И что она теперь делает — в чужой галактике с лазерджетом в руках?
Миротворцы свое дело знали. Битва быстро рассеялась, и тел на земле остался строгий минимум. Шивон поглядела на тех, кто не встал, и уронила нагревшуюся трубку.
Она даже не могла позвать его по имени. На Траепа имен не дают. Потянулась к нему телепатически — но там, где только что была теплая трепещущая мысль, холодной стеной встало молчание. Траепала так и не преодолел себя. Оружие поднял, а выстрелить постеснялся.
Сестры-гагаринки только качали головами. У жителей Траепа все жизненные процессы останавливаются мгновенно, ничего не затормозить.
— Надо выпустить его в космос, — говорила Шивон.
К ней подошел сэр Брейтуэйт. Положил руку на плечо.
— Нельзя хоронить его в могиле, — сказала ему Шивон. — Тут же все земляне, им не втолкуешь.
— Доктор Маклауд, — сказал сэр Брейтуэйт.
— Нужно проследить, чтобы его послали в космос. На его планете этот обряд очень важен.
— Шивон, — сказал сэр Брейтуэйт.
Вечером она качалась в кресле. Совсем одна в маленьком салоне, с бутылкой виски.
— Провезли бутылку и зажали, — укорил ее зашедший капитан Брейтуэйт. Высокий, свистящий британский английский. Чистые гласные. — И пьете в одиночестве.
— Странный на этой планете бог, — сказала Шивон виски. — Его-то за что? Ему вообще здесь делать было нечего.
Брейтуэйт подошел. Сел рядом.
— Кто у вас тогда погиб?
— Не лезли бы вы в душу, — сказала она.
— У меня сестра, — сказал он.
— Как? — она оторвалась от виски. — От облучения? Так вроде локализовали же все?
— В Дерри, — сказал он спокойно. — Вышла замуж в Дерри. Осталась там жить. Я их уговаривал, переезжайте в Лондон. Куда там.
— Дерри, — сказала Шивон. — И Белфаст.
— Все говорят — ирландская беда, — сказал Брейтуэйт. — Но ведь это и наша война тоже.
— Разумеется, — вскинулась Шивон, — это ваша война!
Вышло слишком резко.
— Будете виски, кап… Уильям? Мои жили в Белфасте. Все погибли. А меня не было. Я была в рейсе.
— Кто же знал… — вздохнул Брейтуэйт и глотнул.
— Никто не знал. Всякое было, но чтобы атомную бомбу…
— По-вашему, это, конечно же, не ИРА, — сказал англичанин.
— Даже по официальной версии — это оранжисты. А… кто теперь знает. Какая теперь разница, — Шивон замолчала. — Это была наша мечта. Мечта моих родителей. Единая Ирландия.
Брейтуэйт тихо пил свой виски.
— Когда убили Нулу, я сбежала. Той весной, перед объединением. С меня хватило. На улице… английская полиция. Тоже пытались творить мир.
Она поставила стакан на стол. Иначе бы расплескала.
— Ох, Шивон, — сказал Уильям Брейтуэйт.
— Ну и что мы будем теперь делать? — спросила она, совладав с собой.
— А ничего мы не будем делать. Подождем, пока Гу официально обретет независимость. Посмотрим, как бравые ребята из ГСА заберут здесь власть. И улетим.
— Эта война никогда не кончится, — пробормотала Шивон. — Ненависть слишком долго кормили. Никто не захочет… никто не заступит за поребрик, понимаете?
— Хватит вам пить, — сказал Брейтуэйт. — Мы скоро поедем домой.
Его глаза сверкнули трезво и подозрительно:
— Или у вас какие-то другие планы?
— Нет, — сказала Шивон, — у меня никаких планов.
На следующий день, выходя с территории лагеря, она захватила заряженную трубку лазерджета.
Гуудху и тауки все так же играли в гиг. Шивон подошла. Они привыкли, не пытались уже, как прежде, ощупать неизвестное отростками. Играли, и даже слегка перед ней выставлялись. А может, ей это казалось. Шивон смотрела на них, а потом достала «Луч».
Мела у нее с собой не было, а краску здешняя почва не впитывала. Шивон направила лазер вниз и стала вырезать на земле аккуратные квадраты. Шесть квадратов и дугу. Написала цифры.
Гуудху бросили свою игру, гиг висел, забытый в тумане. С другой стороны подошли тауки.
Шивон на них не смотрела. Грубо и широко начерченное поле классиков лежало между двумя «площадками». Она вытащила из кармана круглую банку из-под биопищи. Бросила. И запрыгала на одной ноге.
— Пэдди выпил бочку пива, — приговаривали они с Нулой, — И как грохнется с обрыва…
Она тут же окаралась. Сколько лет без практики. Бросила банку снова.
— Пэд-ди вы-пил боч-ку…
С третьего раза ей удалось отскакать чисто. Потом три сильных отростка отодвинули ее с дороги. На одной конечности прыгать было удобно. Ребенок старательно проскакал все клеточки. Оглянулся на Шивон, будто ожидая одобрения. Его согнал с панели другой. Шивон не знала, понимают ли они смысл игры. Может, они думали, что это какой-то важный ритуал.
У четвертого взявшегося прыгать гуудху банка улетела на другую сторону.
На площадку к таукам.
Дети стояли и смотрели.
— Там не наша территория, — сказала Нула.
Чей-то отросток — почти такой же, как у гуудху, только потоньше и потемнее, — ловко слизнул банку с земли. Невысокий по местным меркам таук двинулся к «классикам». Постоял. Двинулся дальше. Отросток шевельнулся, удлинился. Таук ждал, что банку у него заберут. Но гуудху посторонились. И Шивон посторонилась. У таука тоже была одна конечность. Но прыгал он чуть медленнее.
— Эри, — сказал он. — И-пи. О-ку…
Вокруг зашумели. Кажется, так они смеялись. Остальные тауки подошли, уже не боясь сломанной невидимой стены.
— Пэд-ди, — сказала Шивон, широко раскрывая рот. — Вы-пил…
Это называлось «лингвистическими услугами». Все, что она могла сделать для этой планеты.