– А что такое «Юнга»?
– Детская спортивная школа.
Если бы директрису, как видеомагнитофон, можно было бы отключить на некоторое время, чтобы поразмыслить над услышанным! Но мне приходилось продолжать разговор, хотя самое интересное и неожиданное я уже узнал.
– Значит, и этот выходной он проведет на Побережье?
– Этот? Нет, сегодня он должен быть в Кажме, – уверенно ответила директриса. – В два часа у нас спортивный праздник, кросс на один километр. Белоносов обязательно будет. Он никогда меня не подводил.
– А мне сказали, что вчера утром он уехал на Побережье.
– Да, это так, – кивнула директриса. – Но он уже наверняка вернулся.
– Значит, я могу с ним встретиться и поговорить?
– Конечно. А почему нет? Я дам тебе его адрес. Он живет недалеко отсюда.
Она поставила на поднос чашку и унесла его на кухню. То ли ей хотелось навести порядок на журнальном столике, то ли она дала мне понять, что пора закругляться. Чапа, оставшись со мной наедине, вскочил с кресла, в котором дремал, недоверчиво взглянул на меня и на всякий случай тявкнул.
Я тоже встал. Разговор с директрисой не снял ни одного вопроса, а лишь добавил новые. Я уже не сомневался в том, что ни в какое районо директриса вчера не ездила и что вчера она вообще не покидала пределов Кажмы. Правдивость ее слов легко было проверить, и директриса вряд ли стала бы мне лгать.
Следовательно, вчера вечером в Кажму приехала неизвестная мне женщина, которая зачем-то выдала себя за директора школы, и эта женщина знала, что случилось на Мокром Перевале. Кто она? Зачем ей надо было говорить водителю неправду, если можно было вообще ничего ему не говорить?
И второй блок вопросов: почему Лешка ни слова не сказал директрисе об анонимном письме? Это было его решение или же его кто-то об этом попросил? Почему Сомова, завуч школы, не доложила директору о том, что корреспондент приехал в Кажму по письму Веры Шаповаловой? И кто проводил проверку по факту домогательства? Только Ольга Андреевна или кто-то еще? Как получилось, что директор школы оказалась не в курсе этой истории?
Я обувался и рассеянно кивал хозяйке на ее пожелание немедленно пойти в гости к Ольге Андреевне, а голова тем временем была занята поиском объяснений и мотиваций. Да, Ольга Андреевна могла скрыть от директора и письмо, и причину приезда журналиста по вполне объяснимой и банальной причине: завуч сразу поняла, что изложенные в письме факты – это всего лишь «плод воображения ученицы», и просто пожалела нервную систему немолодой и нездоровой директрисы. По этой же причине она могла попросить Лешку не говорить директрисе об истинных целях его командировки.
Это было неплохое объяснение, и я остался им удовлетворен. Но вот почему Лешка даже походя не спросил директрису о моральном облике физрука, а сразу заинтересовался очаровательной химицей – по-прежнему оставалось для меня загадкой. Неужели все дело тут заключалось в обыкновенной влюбленности, которая иной раз полностью отключает мозги у мужиков?
Глава 9
Горелая каша
Я решил встретиться с физруком немедленно и, выйдя из подъезда, вынул из кармана листок, на котором директриса набросала схему маршрута к дому Белоносова. Туман, который по-прежнему был плотным и очень сырым, не позволял мне сразу найти такие отправные ориентиры, как «детский сад» и «поликлиника». И все же я понял, что идти надо в том же направлении, в каком полчаса назад ушла Ольга Андреевна и откуда я вчера приехал.
Сунув схему в карман, я поднял воротник и, перед тем как перепрыгнуть большую лужу, кинул взгляд на окно с макраме, которые висели за стеклом, словно тяжелые сосульки. Директриса следила за мной и, как только я обернулся, немедленно отпрянула от окна и задернула его шторой. Наверное, она хотела выяснить, в какую сторону я пойду: к химичке или физруку.
Мне не совсем понравилась эта слежка, как и неприкрытое желание директрисы свести меня с Ольгой Андреевной. Может быть, она настолько дорожила чистым именем Белоносова, настолько хотела ему счастья, что старалась загнать в постель к Сомовой любого мужика, чтобы создать ей репутацию гулящей бабы.
Конечно, я вполне мог бы вложить свою лепту в создание такой репутации, тем более что Ольга Андреевна мне весьма нравилась. Единственное, что меня удерживало от решительных ухаживаний, так это то, что всего несколько дней назад с ней спал Лешка, а в точности повторять его маршрут мне не хотелось из-за суеверных и этических соображений.
Я шел в тумане, глядя по сторонам и стараясь не пропустить поликлинику, за которой мне надо было свернуть. Особенность Кажмы – полное отсутствие людей на улице – уже перестала меня удивлять. А густой туман, словно обильный макияж на лице дурнушки, укрывал от моего взгляда мрачные дома с грязными подъездами, разбитые тротуары и ржавые заборы, что уберегало психику от тяжелых впечатлений. Правда, я едва не наступил на лапу какой-то несчастной дворняге, которая неожиданно материализовалась из тумана и доверчиво сунулась мне под ноги. Тощая, серо-рыжего цвета, она стояла посреди лужи, склонив голову, и исподлобья косилась на меня. Взгляд у нее был забитым и добрым, что даже у людей иногда означает одно и то же. Когда у Лешки кончались деньги, а Ирэн, желая его унизить, предлагала всей конторой сходить в ресторан, Лешка смотрел на меня точно такими же глазами. Если бы Лешка был наглее, я с чистой совестью посылал бы его куда подальше. Но мой несчастный компаньон более всего страдал именно от отсутствия наглости, и я, не в силах ничего с собой поделать, давал ему в долг. За это Ирэн ненавидела Лешку еще сильнее. Ведь ей, чтобы вывернуть мне карманы, приходилось прикидываться кошкой и, сладко глядя на меня, мурлыкать: «У тебя есть денюфка?»
Из тумана, словно ржавая баржа, на меня выплыл длинный одноэтажный корпус поликлиники. Следуя схеме, я свернул налево. Асфальт кончился, и я пошлепал по мокрому песку, оставляя на нем свои следы. По обе стороны от дороги тянулись ряды глухих заборов. Все, что было за ними, туман надежно скрывал, и мне казалось, будто я иду по мосту, перекинутому над бездной.
Мне был нужен дом номер сорок. Вот он. Точнее, сам дом я еще не видел, ориентиром для меня стали цифры, нарисованные белой краской прямо на заборе. Я подошел к двери, так точно врезанной в забор, что ее с трудом можно было заметить, и стал искать кнопку звонка. Не найдя ничего подобного, я пару раз стукнул по двери кулаком.
На этот сигнал о желании зайти не последовало никакой реакции. Я не услышал даже лая собаки, что лишь подстегнуло мое решение двигаться дальше к намеченной цели, и просто толкнул дверь и перешагнул высокий порог.
Двор представлял собой один сплошной пожухлый газон. Возможно, летом он превратится в сочно-зеленое пятно, радующее глаз. Но сейчас газон являл собой грустное зрелище. Посреди стоял весьма приличный двухэтажный особняк из красного кирпича. Архитектура без изысков, грубая и крепкая, как частная европейская тюрьма. Решетки на маленьких окнах, закрытых изнутри белыми полосками жалюзи, черная, почти плоская крыша с чердаком, в котором не встанешь в полный рост, и массивная каминная труба, прилепившаяся к торцу дома. Возможно, этот особняк отстроил для себя некий научный сотрудник или профессор, а когда институт развалился, хозяин с радостью обменял его на квартиру у моря.
Я поднялся по бетонным ступеням на крыльцо. На массивной двери с позолоченной ручкой я увидел латунную табличку, которая подтвердила мое предположение о прежнем хозяине особняка. На табличке было выгравировано: «Мераковский А.И. Профессор, член АН РФ». Благородный блеск таблички с благородной фамилией ученого мужа заставил меня с почтением замереть у двери. На меня словно дохнуло недавнее прошлое, когда жителями Кажмы были научные светила мирового значения и в стерильных лабораториях они двигали научно-технический прогресс, разгадывали тайны мироздания и создавали не знаемые ранее органические соединения. И я очень живо представил, как профессор Мераковский в длинном халате ходит по газону с курительной трубкой в руках, и его огромный сократовский лоб покрыт морщинами, и он вдруг замирает, склоняется перед каким-нибудь цветком, смотрит на него и видит в нем главный закон всего живого на земле…