Я не стал дочитывать до конца. В душе моей произошел обвал. Все, что я там старательно возводил, в одночасье рухнуло. Я, глупец, клюнул на приманку. Я был уверен, что главный злодей в этой истории – физрук Белоносов.
– Ольга Андреевна ловко перевела огонь на физрука, – стала комментировать Ирэн, видя, что я потерял дар речи. – Она проникла к нам в агентство, по-видимому, воспользовавшись Лешкиным ключом, и подшила письмо в папку. Тебя не удивляет, почему она выбрала папку «Договора», а не «Субботники»? Потому что она не знала, что такое «субботники» в нашем понимании.
Блин! Ирэн, эта зеленоглазая вертихвостка, клала меня на обе лопатки! Она была права, и я сам чувствовал, как моя версия легко корректируется с учетом новых фактов. Действительно, Ольга Андреевна кинула тень именно на физрука потому, что была совершенно уверена: если Белоносова арестуют, то он ни словом не обмолвится про химицу. Потому что на химице висит его больная дочь. И она будет ухаживать за ней, если Белоносова надолго упекут за решетку. И в преданности Рябцева Ольга Андреевна была абсолютна уверена, потому что видела: парень потерял голову от любви. Она держала его на коротком поводке, дразня собой, и вила из него веревки.
Ирэн убрала чашку, поставила на ящик пустую металлическую банку из-под кофе, которую использовала как пепельницу, и закурила. Я тоже взял сигарету, хотя не курил.
– Вот ты никогда не доверял мне криминал, – упрекнула меня Ирэн, сладко затянувшись и выпустив под потолок дым. – Говорил, что Лешка умнее, что у Лешки есть опыт работы в милиции. А ведь он столько дров в этой Кажме наломал! Столько ошибок – ужас!
– О чем ты? – спросил я.
– Вот ответь мне: какого черта Лешка, как приехал в Кажму, сразу же приперся домой к химице и показал ей письмо Шаповаловой?
– Да, – признал я. – Это он зря сделал.
– Зря! – едко усмехнулась Ирэн. – Эта химица – все равно что паучья самка! «Черная вдова!» Переспала с ним и отправила на тот свет. Странно, что ты еще жив остался!
– Между прочим, – возразил я, чувствуя, что начинаю краснеть, – я с ней не спал.
– Ну, это ты своей жене расскажешь, если она у тебя когда-нибудь будет, – ответила Ирэн, долго и старательно стряхивая пепел в банку. – Все вы, мужики, слабы на это дело. А Лешка, засранец, не только себя обрек на гибель, но еще и Шаповалову. Девочка вряд ли выйдет из психушки… Удивительно, что химица пока еще Рябцева не угробила.
У меня внутри что-то болезненно сжалось. Я кинул измочаленную сигарету в банку и нервно провел рукой по волосам.
– Нет, Ирэн. Рябцев мертв. Уже час, как мертв…
Ирэн ахнула и шлепнула себя по щеке. Пепел с сигареты упал ей под рукав.
– Да что же это делается! – прошептала она.
– Он сливал в подвале какие-то химикаты – должно быть, сырье для наркотика. Началась реакция, пошел ядовитый газ. Рябцев кричал, звал на помощь. Я бежал на голос, но не успел. Дверь подвала оказалась заперта снаружи на засов. Я думал, что это сделал Белоносов.
Ирэн вдруг вскочила на ноги.
– Где этот подвал? Покажи мне его!
Мы подошли к окну. Ирэн сорвала тряпку. Луна светила уже во всю силу, и залитая мертвенным светом территория института была видна как на ладони. Я протянул руку, показывая на разбросанные по склону небольшие пирамиды.
– Я видела там химицу, – с ненавистью произнесла Ирэн. – Незадолго до того, как ты пришел. Я думала, она просто следит за тобой… Пошли, надо что-то делать!
Я знал, что надо что-то делать, но что именно? Ирэн надела куртку и погасила газовую лампу. Мы спустились по гремучей лестнице на землю.
– Пора звонить Сергеичу, – сказал я, вынимая из кармана мобильник. – Сейчас у него будет ледяной душ.
– Да, – отозвалась Ирэн. – Пора…
– И к его приезду надо написать подробный отчет. У меня уже голова ничего не соображает, поэтому сделай это сама.
– Конечно. Ты же знаешь, с документами я люблю работать.
Мы шли к выходу. Я был пьян от усталости и изобилия информации. Мозг уже потерял способность переваривать ее, и у меня началось умственное несварение. Надо было поспать хотя бы пару часов.
Сергеич отозвался таким голосом, словно умер час назад. Я сказал ему, что в подвале химического института обнаружил труп десятиклассника и что все соображения по этому поводу будут подробно изложены в письменном виде к приезду следственно-оперативной группы.
Сергеич отнесся к моему сообщению равнодушно.
– Постарайся все свои соображения изобразить разборчивым почерком, – попросил он. – От этого будет зависеть твоя судьба.
– Конечно. Я понимаю. У Ирэн красивый почерк. Все будет очень разборчиво.
– Так с тобой еще и Ирэн? – хмыкнул Сергеич. – Ну, дюдики хреновы!
Мы вышли из института. Я мысленно поклялся, что без особой необходимости моей ноги в нем больше не будет.
К школе мы подошли в пятом часу утра. Я отпер замок и открыл дверь.
– Ты ляжешь на раскладушке в комнате славы, – сказал я. – А я вздремну в кабинете химии.
– Нет, – ответила Ирэн. – Я с тобой.
Я не стал возражать, потому что очень устал.
Когда мы приблизились к двери кабинета, я увидел, что она приоткрыта и замок взломан. Ирэн о чем-то спросила меня и начала причитать. Я был спокоен, как бегемот после случки на дне озера Виктория, несмотря на то что дверь в лабораторию тоже была взломана. Ирэн, оттолкнув меня, зашла туда и зажгла свет.
– Девственная чистота, – констатировала она. – Ольга Андреевна уничтожила все улики.
Я заглянул в лабораторию через плечо Ирэн. Ни битого стекла, ни коробки с ампулами, ни колбы в штативе…
– Страшная дама, – произнес я и, зевнув, вернулся в класс. Там я составил из табуреток ложе и лег на него в позе государственного деятеля, умершего на рабочем месте.
– Значит, она готовится к обороне, – произнесла Ирэн, остановившись у темного окна. – Убрала всех, кто был причастен к производству «аллигатора». Лешку угробила на Мокром Перевале. Шаповалову отправила в психушку. Рябцеву устроила газовую камеру. Навела порядок в лаборатории, химикаты вылила в раковину… Ничего мы не докажем, Кирюша. Химица все будет валить на Белоносова, да еще тебя заставит подтвердить, что Рябцев добровольно сознался в изготовлении наркотика.
Я, соглашаясь, опрометчиво кивнул головой; с каким-то странным звуком она стукнулась о табуретку, словно гиря.
Ирэн села за стол и придвинула табурет. Зашуршала бумага… Нет, все же она добросовестная баба! Может быть, я ее и не уволю… Если меня не посадят за убийство Рябцева, то не уволю. Впрочем, даже если меня не посадят, то я вряд ли долго проживу. Потому что мы ничего не докажем. А коль не докажем, то Ольга Андреевна останется на свободе и обязательно сделает химическую реакцию, в результате которой у меня что-нибудь где-нибудь заклинит. Или поршень в цилиндре, или мозги в черепе, или сердце в груди.
– Как писать? – спросила Ирэн. – «Старшему оперуполномоченному»? Или просто «Капитану Случко Сергею Сергеевичу»?
«Мы ничего не докажем, ничего не докажем», – кружилось у меня в голове. Что же меня так беспокоит? Кажется, я забыл что-то очень важное?.. Ах, да! Опять про доказательства. Всякая система доказательств строится на козырях. Если они есть, то надо держать их у себя до решающего момента. А если нет? Если их нет, то надо делать вид, что они есть. То есть блефовать…
Я резко поднялся с табуреток. Ирэн вопросительно смотрела на меня.
– Так как писать? – спросила она.