Когда Эшли спустилась в кухню, её мать хлопотала над праздничной индейкой, а отец сидел за столом. Родители над чем-то смеялись, однако, стоило Эшли войти, как смех прекратился. Эшли заметила даже, как они быстро обменялись взглядами. Потом мама осведомилась, все ли у неё в порядке. Эшли улыбнулась - может, чересчур уж радостно, - и, ответив, что да, мол, разумеется, нацепила фартук. В эту минуту в дверь постучали. Отец встал и пошел открывать. Вернувшись, сказал Эшли, что её спрашивает некий мистер Каффин. Эшли вопросительно посмотрела на маму, но та только пожала плечами.
Эшли слушала мистера Каффина несколько минут, прежде чем смысл того, о чем он говорил, начал доходить до нее. И даже тогда она не могла вымолвить ни слова. По словам мистера Каффина, роскошный белый "мерседес", припаркованный рядом с "ровером" её отца, принадлежал ей. Подойдя к новенькому сверкающему автомобилю, Эшли, к своему дальнейшему изумлению, увидела, что в коробке на переднем сиденье ползает крохотный щенок лабрадора. Прочтя записку от Джулиана, она поняла, что щенок предназначен для Алекса.
В ту ночь Эшли выплакала все глаза. Баснословные подарки красноречивее всяких слов поведали ей, что между ней и Джулианом все кончено. Он расплатился за её любовь, и теперь они были квиты. Уже брезжил рассвет, когда она забралась в постель к Алексу, и, забывшись тяжелым сном, до самого утра крепко сжимала в объятиях худенькое тельце.
А в нескольких милях от нее, в другой части Суррея, Кейт и Элламария безудержно поглощали красное вино в компании с отцом Кейт, в то время как мама Кейт готовила в кухне ланч на пять персон. Она хотела, чтобы к возвращению Джонатана еда ещё не остыла. Кейт с отцом уже давно перестали уверять её, что Джонатан никогда не вернется, они просто не мешали делать ей то, что ей заблагорассудится.
Всякий раз, как звонил телефон, Элламария и Кейт, затаив дыхание, ждали, что их сейчас позовут, однако первый день Рождества прошел, а ни Боб, ни Джоэль так и не позвонили.
И вдруг, когда шел уже "день подарков", а они возвратились с охоты, Джоэль приехал сам. В первую минуту Кейт не поверила собственным глазам. Не позвонил, не предупредил, а просто взял и заявился, как снег на голову. Она была настолько счастлива, что даже не стала на него обижаться за самоуверенность (мало ли, вдруг она вовсе его не ждала?).
Элламария осталась дома с мистером Кэллоуэем, а Джоэль повел Кейт гулять. Они так долго не возвращались, что Элламария уже начала испытывать неловкость перед отцом подруги, поскольку тот тоже прекрасно понимал, что лишь одна причина могла настолько задержать эту парочку. Наконец, когда они вернулись, щеки Кейт горели таким огнем, что Элламария мгновенно догадалась: их подозрения были оправданы.
Джоэль остался к ужину, а потом укатил в Лондон.
Элламария тщетно пыталась бороться с накатившими тоской и страхом. Шел час за часом, а Боб так и не звонил ей. Не в силах больше сдерживаться, она сняла трубку и позвонила ему сама. Ответила его жена, и Элламария поспешно надавила на рычажки. После чего принялась изводить себя, представляя Боба дома с женой. Рождественскую елку, подарки, общение. Легкое опьянение помогало ей легче переносить напряжение, поэтому Элламария то и дело наполняла свою рюмку и рвалась поскорее вернуться в Лондон. К тому времени Боб уже наверняка расскажет про неё своей жене. Ведь он обещал.
* * *
Мэттью все-таки удалось уговорить Дженнин позволить ему пожить с ней. Растерянная и озадаченная тем, что позволила ему остаться на ночь, Дженнин тем не менее пыталась сначала отказать ему. Однако Мэттью был настойчив, и в конце концов она уступила; Мэттью остался в её квартире, а сама Дженнин укатила в Йоркшир. Решила, что разберется с ним уже по возвращении. Пока главное для неё было - вырваться из Лондона.
Родители встретили её очень тепло, да и сама Дженнин была искренне рада встрече. Она обожала мать с отцом, простых, но славных и добрых людей. Пропаренную, заставленную посудой и утварью кухню с волнующими ароматами жареных цыплят и картофеля. Пылающие уголья в камине, по бокам которого стояли два старинных кресла; сколько Дженнин себя помнила, эти кресла были там всегда. Одно из них неизменно предназначалось ей, когда бы она ни приехала. Всякий раз Дженнин казалось, что она попадала в совершенно другой мир, а ведь до него было буквально рукой подать - каких-то двести миль. Но сейчас Дженнин ощущала себя в родительском доме чужой. Впрочем, особенно огорчаться она не стала - у неё была теперь своя жизнь.
- Хочешь ещё подливы? - спросила её матушка. Шел "день подарков", второй день Рождества, и в просторной столовой собрались все родственники, дядья и тетки Дженнин.
Дженнин согласно кивнула, наблюдая, как рука матери, морщинистая, со взбухшими жилками, поливает подливой мясо в её тарелке. Перехватив её взгляд, мать улыбнулась. В улыбке её было столько счастья и гордости за дочь, что Дженнин не выдержала - сердце её растаяло, преисполнившись благодарностью и любовью; той же любовью, что она питала к матери ещё ребенком. Вне зависимости от того, насколько изменилась её жизнь, и от того, что готовило ей будущее, мать навсегда оставалась для Дженнин самым любимым и святым человеком на свете.
Позднее, покончив с ужином, они все пешком отправились в местный клуб. Отец Дженнин был страшно рад, что она согласилась пойти туда: он буквально раздувался от гордости, выставляя напоказ свою знаменитую дочь. Да и сама Дженнин быстро освоилась там и почувствовала себя как дома. Не прошло и десяти минут, как она уже кружилась в танце с Джимом Вудраффом, пареньком, который ещё с юношеских пор ухлестывал за ней, а теперь стал директором местного супермаркета. Оказалось, что Джим женился на Линдси, школьной подружке Дженнин. Линдси сидела дома с детишками, но, по словам Джима, она будет на седьмом небе от радости, если Дженнин сумеет заскочить к ним по пути в Лондон.
Во время их третьего танца Дженнин что-то прошептала ему на ухо, после чего, никому ни слова не говоря, сбежала из клуба домой. Там Дженнин наложила на лицо привычный грим, разделась донага, облачилась в пальто, натянула сапоги и, сев в машину, покатила к условленному месту близ клуба, где поджидал её Джим. Заехав в лесок, Дженнин остановила машину и скинула пальто. При виде её обнаженного тела Джим был заметно потрясен, однако Дженнин это не остановило. Плоть миссис Грин жаждала удовлетворения, и ей было совершенно безразлично, кто ей его доставит. На заднем сиденье было не слишком просторно, но Дженнин своего добилась: оседлав ошарашенного Джима Вудраффа, она вскоре испытала головокружительный оргазм.
Однако самые сладострастные ощущения отступили перед жестоким стыдом, который она испытала вслед за этим. Перед глазами Дженнин то и дело всплывало доброе и опечаленное лицо матери. И отца - такого счастливого и гордого за успехи дочери. По щекам Дженнин потекли слезы раскаяния. Господи, знали бы её родители, что вытворяет их дочь! Дженнин содрогнулась и посмотрелась в зеркало. Господи, и что за гнусная тварь затаилась в самом мрачном и отдаленном уголке её души?
* * *
Было уже почти десять вечера, когда Эшли подъехала к родительскому дому. Автомобиль Кита она узнала сразу. Удивительно, но даже по прошествии стольких лет сердце её екнуло при одной лишь мысли о встрече с бывшим мужем.
И дело даже было не в том, что она его любила. Нет, через любовь к Киту Эшли перешагнула давно. Ее теперешнее к нему отношение лишний раз доказывало поговорку, что время - лучший лекарь. А заколотилось её сердце оттого, что Эшли знала: Кит по-прежнему любит её. Сколько раз за один только прошлый год он просил её забыть о прошлых обидах и вернуться. Хотя бы ради Алекса. Каких только клятв он ей не давал, но Эшли оставалась непреклонна. Ее сердце была отдано Джулиану, а Кит - Кит был всего лишь тенью из её прошлого.