Шантаж. Самая жестокая пытка, изобретенная человеческим разумом. Впрочем, только став его жертвой, можно понять, что это такое. Осознать кромешный ужас, в котором ты живешь изо дня в день. Влачить жалкое существование в постоянном страхе: вдруг мучитель не сдержит слово и выболтает твою тайну? Всего бояться: шорохов за дверью, телефонных звонков, шагов почтальона.
Одевшись, она вышла на улицу. Нужно спешить, не то она снова опоздает, как часто случалось с ней в последнее время. В половине десятого вся её команда встречалась в Эрлз-корте. Показы коллекций демисезонной одежды были в самом разгаре.
Когда она приехала, все остальные уже сидели в кофейном баре и завтракали. Дженнин посмотрела на часы. Слава Богу, не опоздала. Режиссер сидел со своей ассистенткой Пэтси за отдельным столиком. Поздоровавшись с коллегами, Дженнин подсела к режиссеру.
- Доброе утро, - сказала она, плюхаясь на стул по соседству с Пэтси.
Режиссер и ассистентка поздоровались с ней настолько приветливо, что Дженнин тут же, как часто случалось в последнее время, охватила паника. Почему они так добры к ней? Неужели узнали что-то? Может, Мэттью проболтался - где утренняя газета? Однако Брайан, режиссер, принялся обсуждать предстоящую съемку, а Пэтси отправилась за кофе. Все как всегда. Постепенно Дженнин успокоилась.
Однако Дженнин пришлось сделать целых восемь дублей перед камерой, прежде чем удалось произнести свой текст так, как следовало. Брайан не скрывал своего удивления; обычно Дженнин делала все с первой же, или в самом крайнем случае со второй попытки.
Когда настало время обеда, она решила прогуляться. Она слишком нервничала, чтобы спокойно обсуждать текущие дела с коллегами. Да и материнское письмо все-таки вывело её из душевного равновесия. Если бы речь шла об одном Мэттью, она бы ещё сумела его обуздать. Но Мэттью в компании с алчной двадцатиоднолетней вертихвосткой был уже ей не по зубам. Не говоря уж о том, что Мэгги была родом из её родных мест. Что же делать?
Дженнин вспомнила, как Мэттью в последний раз едва ли не силой вломился к ней. Она была на грани нервного срыва и, плача от отчаяния, попыталась рассказать ему про Кейт, надеялась услышать хоть какие-то слова поддержки. Однако Мэттью только поднял её на смех. Сказал, что поделом ей и что нечего быть такой самовлюбленной эгоисткой. Что она докатилась до того, что предала лучшую подругу. Что в глубине души она просто ревновала Кейт и мечтала соблазнить её сама.
Тщетно Дженнин просила его замолчать, выслушать её и попытаться понять, посоветовать хоть что-нибудь - Мэттью был неумолим. Наконец она отдала ему деньги, за которыми он пришел, и он отбыл восвояси.
И вот сейчас, идя куда глаза глядят, Дженнин снова размышляла о судьбе Кейт. Больше всего на свете она хотела сейчас быть с ней рядом. Обнять её, попросить прощения. Ей казалось, что если Кейт простит её, жизнь снова станет прекрасной и безоблачной. Однако Кейт сейчас было не до Дженнин.
Подняв голову, Дженнин увидела, что находится буквально в двух шагах от больницы Кромвеля. Разглядывая голубые занавески на окнах больничных палатах, она попыталась угадать, за какой из них находится палата Кейт. Ее так и подмывало зайти туда самой, но она понимала, что делать этого нельзя. Каждый вечер Дженнин звонила Эшли или Элламарии, чтобы узнать, как чувствует себя Кейт, но ни разу не осмелилась навестить её сама. Впрочем вчера Эшли сказала, что ещё немного - и Кейт выпишут домой. Выздоровление продвигалось не слишком быстро, но перемены к лучшему были налицо. Дженнин даже не пыталась узнать, спрашивала ли Кейт про неё - ответ она и без того знала.
Самое обидное, что, если и была живая душа, к которой она могла обратиться пусть и не за утешением, но хотя бы за пониманием, то это Кейт. Дженнин с изумлением поймала себя на этой мысли. Обычно все они искали совета и поддержки у Элламарии, но с Кейт Дженнин роднили внутренняя пустота и потерянность, от которых страдала и она сама.
Дженнин повернула вспять и направилась по Кромвель-роуд в сторону Эрлз-Корта. Прохожие бросали на неё странные взгляды; Дженнин и не замечала, что по щекам её катятся слезы.
Вскоре она остановилась и слепо огляделась по сторонам. Сердце колотилось, а перед глазами роились неясные видения. Вдруг из круговорота теней выплыло лицо Мэттью - он скалился и хохотал, издеваясь над ней. Потом ей представилось измученное лицо Кейт, и Дженнин, войдя в её образ, осознала, все, что испытывала Кейт. В следующее мгновение она словно наяву перевоплотилась в миссис Грин, участвующую в столь изощренных и отвратительных половых актах, что Дженнин и представить себе таких не могла. Затем ей представились лица родителей, безмерно опечаленные и озабоченные. И вот уже все они окружили её, глядя на неё и выжидая. Люди, жизни которых она разрушила, и люди, жизни которых ей ещё предстояло разрушить. Причем поправить или изменить что-либо она была уже не в силах.
Мимо с ревом проносились машины, порывы ветра раздували полы её пальто. Дженнин зажмурилась, но лица не исчезли; все они по-прежнему терпеливо выжидали и разглядывали её. Дженнин медленно открыла глаза, а сердце вдруг заколотилось с такой силой, что ум её прояснился; она больше не боялась. Она нашла выход. Боже, как все, оказывается, просто.
Словно во сне, она шагнула с тротуара наперерез автомобильному потоку. Какое-то неведомое чувство влекло её вперед, а невидимый голос нашептывал, что все будет в порядке. Всего один шаг, и все образуется...
Вдруг послышался бешеный визг тормозов и душераздирающий рев сирены. Дженнин ожидала почувствовать боль; она даже хотела этого - тогда все кончится быстро. Вдруг грудь её сдавило так, что стало трудно дышать. Она перекатилась на спину и увидела небо; голубое небо, по которому ползли облака. Вокруг стояла мертвенная тишина.
Она пристально следила за этими облаками, такими спокойными и умиротворенными. Вот они какие, эти небесные вершины, величавые и седые. И тут Дженнин впервые заметила склонившиеся над ней лица, взволнованные и встревоженные, к ней тянулись какие-то руки, слышались голоса.
Дженнин недоуменно заморгала, пытаясь понять, что хотят все эти люди, но контуры их лиц почему-то расплывались, ускользали куда-то, а затем вновь возникали из небытия. Она ощутила чье-то мягкое прикосновение, в ушах зазвучал приятный успокаивающий голос. Повернув голову, Дженнин увидела какую-то женщину, которая стояла на коленях рядом с ней. Дженнин понимала, что знает эту женщину, но мысли тут же уносились прочь.
- Вызовите скорую помощь, - потребовал кто-то. И тут же туман в её мозгу рассеялся.
Дженнин попыталась привстать.
- Нет, - еле слышно прошептала она. - Нет, не надо.
Женщина снова обняла её, и Дженнин прижалась к ней. Кто это - неужели Кейт?
- Дженнин, - промолвила женщина. - Дженнин!
Дженнин вгляделась в нее. Да, она её знала. Но кто же она?
- Я спешу на работу, - с трудом выговорила она. - Меня ждут. Мне нельзя опаздывать.
- Не надо разговаривать! Мы вызвали скорую.
- Нет! - вскричала Дженнин. - Не надо, прошу вас. Со мной все в порядке. Я не ушиблась. - И попыталась встать.
Ноги её подгибались, но с помощью женщины, которую она знала, но никак не могла вспомнить, Дженнин удалось проковылять к тротуару.
Голова кружились, перед глазами стояла пелена, и Дженнин показалось, что она вот-вот лишится чувств. Нет, нельзя! Нужно во что бы то ни стало держаться.
- Отвезите меня домой, - попросила она. - Пожалуйста.
Женщина повернулась и обратилась к какому-то мужчине. Дженнин тоже посмотрела на него. Его лицо было белое как полотно, а глаза расширились от страха. Наконец он кивнул и ушел. Дженнин хотела окликнуть его и извиниться, но слова застряли у неё в горле. Женщина же обняла её за талию и медленно, с величайшей осторожностью повела по тротуару. Завернув за угол, они остановились. Женщина отомкнула своим ключом какую-то дверь и провела Дженнин в дом.