* * *
Самое обидное, что Дженнин вовсе не хотела идти на ту злополучную вечеринку. У неё царапало горло, да и вообще она чувствовала себя не лучшим образом. Не говоря уж о том, что пригласивший её мужчина вообще её опозорил. Забавно, но сейчас Дженнин даже не могла вспомнить, как его зовут.
А тогда, во время вечеринки, незадачливый кавалер, видя, что Дженнин не обращает на него внимания, быстрехонько нашел себе новую партнершу, а Дженнин одиноко сидела в углу, потягивая виски и с трудом сдерживая слезы жалости к себе, которые почему-то всегда накатывали ей на глаза, когда она заболевала.
Сейчас она уже не могла вспомнить, почему вдруг заговорила с той женщиной, но та слушала её внимательно и казалась искренне заинтересованной всем, что бы ни говорила Дженнин. Они шутили, смеялись, а потом, ближе к полуночи, когда Дженнин собралась уходить и уже встала, то вдруг поняла, что здорово перебрала. Весело хихикая, она упала на диван. Женщина, тоже смеясь, спросила, не может ли чем помочь.
Дженнин оглянулась по сторонам, высматривая своего спутника, но того и след простыл. "Что ещё ожидать от такой свиньи?" подумала она, и вдруг ни с того, ни с сего расплакалась. В первое мгновение женщина растерялась, но затем, обняв Дженнин за талию, увела её. Дженнин смутно помнила, как женщина помогла ей подняться по лестнице, нашептывая по дороге ласковые слова и убеждая, что в таком состоянии нельзя ехать домой.
Дженнин даже не протестовала; подобно ребенку, она позволила женщине раздеть себя и уложить в постель. Дженнин даже не представляла, сколько раз женщина поцеловала её, прежде чем она осознала, что происходит. И противиться уже не стала. Мягкие губы целовали её, нежные руки ласкали тело, отгоняя прочь тоску и одиночество. Никто не лапал её груди грубыми руками, не наваливался сверху, дыша табаком и перегаром.
Дженнин испытывала только тепло и ласку, а ещё - совершенно удивительные и неведомые ощущения. А потом... она и сама стала ласкать и гладить женщину; сперва робко и неумело, а затем смелее и смелее. Все было для неё в новинку: нежная кожа, легкий аромат духов, шелковистые волосы, в которые она зарывалась лицом...
Сколько прошло времени, прежде чем дверь спальни открылась? Часы? Или - минуты? Внезапно, приподняв голову, Дженнин увидела незнакомого мужчину, который, стоя у кровати со стаканом в руке, разглядывал их, улыбаясь уголком рта. Тогда Дженнин ещё не знала, что это и есть Мэттью Бордсли, в те годы ещё третьеразрядный актер. Женщина, которую она держала в объятиях, не только не смутилась, но была даже рада его появлению. Она пригласила его остаться и понаблюдать, что Мэттью и сделал. Дженнин сама не могла понять, что на неё нашло, но она, не смущаясь, предалась "этому бесстыдству" (так назвали бы случившееся её родители) прямо у него на глазах. А Мэттью Бордсли уселся в кресло и, неспешно потягивая виски, не отрываясь, наблюдал за обнаженными женскими телами, сливавшимися в самых немыслимых позах.
С тех пор прошло больше года, прежде чем Дженнин снова встретилась с Мэттью. Они узнали друг друга, но в первое время никак не могли вспомнить, где и как познакомились.
Дженнин с такой решимостью заставила себя забыть ту вечеринку, что никогда больше о ней не вспоминала. Уж слишком велик был стыд, который она испытывала.
Первым вспомнил об этом Мэттью, однако Дженнин категорически отрицала: нет, он её с кем-то спутал. Что за чушь - ведь она уже два месяца была его любовницей. Не могла же лесбиянка вести себя в постели с ним так, как она? Однако Мэттью упорствовал и стоял на своем, пока наконец Дженнин не призналась. Мэттью посмеялся над её унижением, пообещав никому не рассказывать. Сам же отнесся к её старым грешкам снисходительно, будучи сам весьма раскрепощенным в подобных делах.
Обещание свое Мэттью сдержал, однако с тех пор стал время от времени предлагать ей поучаствовать в "групповухе", всякий раз повергая Дженнин в негодование. Тем не менее их встречи продолжались. Дженнин и сама не могла понять - почему. Уже тогда она замечала, что порой его пристрастие к алкоголю принимает нездоровый характер. В ту ночь, когда он её избил, Мэттью пришел к ней домой пьяный в дупель. Они повздорили - Мэттью хотел выпить еще, а Дженнин категорически возражала. И вот тогда он её ударил. Раз, другой, третий... Дженнин уже не помнила, сколько продолжалось избиение, но боль была кошмарной. В конце концов он утомился и, грязно обозвав её на прощание, ушел. Напоследок пообещал, что больше она его не увидит. Дженнин про себя взмолилась, чтобы так оно и было.
На следующий день ей предстояло появиться в качестве гостьи в модном ток-шоу. Дженнин и сама представляла новую программу, поэтому ей было важно не ударить лицом в грязь и преподнести себя как можно эффектнее. Однако из-за избиения ей пришлось прийти в студию в темных очках, а разбитый рот мешал говорить. И все же она была настроена решительно. Правда, лишь попав в гримерную, она по-настоящему осознала, насколько Мэттью изуродовал её. Глаза заплыли, под ними красовались кровоподтеки. Губы тоже распухли. Даже дюжина слоев макияжа не скрывала полностью всех этих изъянов - выглядела она чудовищно. Он сорвал её первое выступление на телевидении. То, ради чего она столько работала. Подонок! Дженнин возненавидела его лютой ненавистью и поклялась отомстить. Тогда, конечно, она даже не подозревала, как скоро это случится и какой ценой ей придется заплатить за свое безрассудство.
Из оцепенения её вывел голос Мэттью:
- Ты что там копаешься?
Пальцы Дженнин стиснули ручку ножа, которым она резала хлеб. Господи, с какой радостью она бы зарезала его! Насладилась бы его ужасом, а потом и агонией. Полюбовалась на его корчащееся тело... Она резко потрясла головой, отгоняя прочь эти мысли. Нельзя так, надо взять себя в руки. Выход должен быть, но - не такой.
Вернувшись в гостиную, Дженнин шмякнула об стол тарелку с едой и уселась на диванчик. Его жадное чавканье вызывало у неё омерзение. Она мельком посмотрела на бутылку виски у камина. Перед его приходом она была едва почата, теперь же опустела больше чем на половину. Ну и плевать! Может, хоть алкоголь его прикончит? Она с удовольствием даст ему денег, если он допьется до гроба.
Нож и вилка звякнули о тарелку, затем Мэттью довольно вздохнул и сытно отрыгнул. Потом нагнулся к бутылке и приложился к горлышку. Утер губы и уставился на Дженнин. Некоторое время он молча таращился на нее, не раскрывая рта.
Дженнин ожидала, что теперь он скажет, сколько ему надо. Она достанет бумажник или чековую книжку, выдаст ему требуемую сумму, и он уберется на все четыре стороны. Уж хотя бы так, если иначе не получается.
Кривая усмешка исказила лицо Мэттью, и Дженнин невольно поразилась, что когда-то находила его не только привлекательным, но даже красивым. Прокуренные зубы, одутловатая от пьянства физиономия... Фигура, которая ещё недавно позавидовали бы многие атлеты, изрядно обрюзгла.
- Сними халат, - вдруг сказал он, ковыряя в зубах.
Дженнин решила, ослышалась.
- Ты что, не слышала? - заорал Мэттью. - Раздевайся догола!
- Пошел ты! - процедила она сквозь зубы и встала, намереваясь уйти. Однако Мэттью опередил её. С неожиданной быстротой он вскочил и ловко заломил обе её руки за спину.
Дженнин даже не успела поразиться, каким образом пьяный мужчина способен передвигаться с такой быстротой, когда он уже повалил её на пол, припечатав сверху своим телом. Глаза его зловеще блестели.
- Раздевайся! - рявкнул он, высвобождая её руки.
Понимая, что в случае отказа он наверняка изобьет её,