И хотя, когда мы выносили диван, сотрудников охраны поблизости не наблюдалось, там был этот мужик… И он смотрел на меня в упор.
Его лицо показалось мне смутно знакомым. Чуть за сорок, невысокий и коренастый. С бритой налысо головой. Актер? Политик? Одет в стиле Майами: гуайавера бирюзового цвета и куча каких-то висюлек на шее, хотя я толком не разглядел, то ли это аутентичные изделия местных кустарей, то ли просто яркие безвкусные побрякушки. Как бы там ни было, он смотрел на меня. И знал, что мы делаем.
Пока Уховерт собирал деньги, я все думал про этого мужика. Когда живешь в большом городе, со временем учишься вьщелять из толпы вот таких выразительных персонажей. Полицейский? Возможно. Хотя, если по правде, для полицейского у него был слишком умный вид. Я ничего не хочу сказать. Мы замечательно проводили время с Реабом и остальными ребятами, но с интеллектом у них было туго. Впрочем, оно и понятно. Лучшие умы не идут в полицию, потому что там платят гроши, и каждый никчемный подонок норовит плюнуть тебе в лицо или пытается тебя укокошить, а полиция – это не армия, если ты укокошишь кого-то “в ответ”, у тебя будут крупные неприятности.
Бритоголовый и смуглый. Я бы принял его за турка – водителя автобуса, тренера школьной футбольной команды с Багамских островов или строителя из Перу, если бы не то обстоятельство, что он находился в роскошном отеле, и не его манера держаться, характерная для человека, который пробился наверх, пусть даже и не на самую вершину успеха – не так высоко, как ему бы хотелось, – но все-таки достаточно высоко, чтобы теперь наслаждаться хорошим видом. На высоте, на своей территории. Вполне довольный своим положением.
Вовсе не обязательно быть знаменитым на всю страну гинекологом, но если у человека есть собственный дом, продолжительные отпуска на все праздники, хорошая машина, моторный катер, возможность отдать детей в самую лучшую школу, крупный счет в банке под неплохие проценты, и ему не приходится вкалывать с утра до ночи, значит, он все-таки добрался до некоей вершины, и может теперь сидеть дома и, посмеиваясь, ковыряться в носу. Или возьмем для примера художника, чьи работы не пользуются слишком громким успехом. Он не выставляется в модных галереях, его картины не появляются на обложках журналов, но он очень неплохо устроился преподавателем в художественном колледже и считается достаточно именитым, чтобы хорошенькие студентки сами лезли к нему в постель. Он чего-то добился в жизни, и теперь может позволить себе расслабиться. Конечно, все мы хотим подняться еще на ступеньку выше, получить еще одну большую шоколадку (ну хорошо, только не я), но при этом вся основная работа уже проделана.
Я хотел подойти к нему и сказать: “Давайте знакомиться, мне бы хотелось узнать вас поближе”. Но так не делается. Человек может подумать, что ты педераст. Или сбежал из психушки. И потом, у меня была очень насыщенная культурная программа в компании Реаба сотоварищи. Но взгляд этого человека меня зацепил.
А на следующий день пришло время прощаться. Полицейские разъезжались по домам, а у меня был еще один день в Майами – как я понимаю, на случай, если кто-то из участников конференции тоже задержится, и у меня будет возможность провести дополнительную “обработку” потенциальных клиентов. Я оставляю Реабу все контакты Нельсона. Реаб все еще удручен и расстроен из-за побега Ларри. Он берет свою специальную ложку для тирамису и бормочет с набитым ртом:
– Где я найду еще одного такого красавца?
В холле отеля мы пожимаем друг другу руки. Реаб вдохновенно клянется, что непременно приедет в гости. Мне интересно, как Нельсон воспримет такое явление у себя на пороге. Я смотрю на Реаба и борюсь с искушением открыть ему правду. Потому что это не очень красиво: обманывать человека, который тебе симпатичен. Минут через пятнадцать, когда я выхожу из отеля, Реаб все еще ждет такси. Мне кажется, он меня видит. Но делает вид, что не видит.
Настроение потихонечку портится. Яркие впечатления последних дней, слепящее солнце и волнующие переживания, связанные с восьминогой свирепой зверюгой, тускнеют и блекнут. Неумолимая перспектива отъезда и возвращения домой явно не радует. На самом деле мне не к чему возвращаться. Что ждет меня дома, кроме грязного постельного белья? У нас в стране и так переизбыток агентов по сбыту осветительных приборов. Конечно, не исключена вероятность, что одно из семидесяти заявлений о приеме на работу, которые я написал за последний месяц, было принято к рассмотрению, но что-то я сомневаюсь.
Я уже думал об этом, но теперь объявляю себе официально: я не поеду назад. Я останусь в Майами. Как говорится, помирать, так с музыкой. И с хорошим загаром.
У меня есть пара-тройка друзей, но все они, как и Нельсон, обременены семьей и работой. С ними хорошо встречаться за кружечкой пива в каком-нибудь пабе два раза в год, а больше они ни на что не годятся. У меня вряд ли получится устроиться на работу. Безработный всегда подозрителен. Почему у него нет работы? За что его выгнали с предыдущей? Работу у нас предлагают лишь тем, у кого уже есть работа.
И еще одно немаловажное обстоятельство: хотя я верю в свои способности, руководство компании скорее всего даст работу кому-то, кто моложе меня лет на пятнадцать. Кому-то, кто будет справляться с работой, может быть, и не так хорошо, как я, но все же немногим хуже, и кому они могут платить вдвое меньше, и он все равно будет работать в два раза больше меня. В моем возрасте я уже должен быть ближе к верхушке дерева, сидеть на ветке, болтать ногами и гадить на головы тех, кто внизу.
Я не поеду назад. Пусть меня лучше пристрелят.
Я размышляю о самоубийстве. Давно я об этом не думал. Раньше, бывало, я мог часами обдумывать возможность такого исхода. Собственно, только и делал, что думал о самоубийстве, смотрел телевизор, все дневные программы подряд, и предавался фантазиям о том, как я избиваю Холлиса железным прутом. Главное достоинство самоубийство: это несложно.
А вот жить дальше и как-то барахтаться – уже сложнее. Это требует труда и упорства. И еще надо сообразить, в каком направлении работать. Что проще? Заполнить десятистраничную анкету с заявлением о приеме на работу, причем там всегда есть такие вопросы, которые ты не понимаешь вообще? Переехать на новую квартиру? Записаться на курсы компьютерной грамотности? Получить высшее техническое образование? Изучить тысячу объявлений в колонке “одиноких сердец” в надежде, что там отыщется умная, красивая, скромная и без вредных привычек? Открыть собственный бизнес по производству стильных офисных сувениров и работать по двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю на протяжении шести лет?
Или проглотить упаковку таблеток?
Самоубийство потворствует нашей лени. А лень всегда побеждает, всегда! Рано или поздно, так или иначе. Таков непреложный закон жизни.
И почему бы не покончить с собой, когда у тебя замечательное настроение? Зачем уходить в тоске и печали? Почему не уйти, пока все хорошо? Мне кажется, это хорошая мысль.
Основная причина, по которой я часто думаю о самоубийстве, проста: я знаю, что никогда не решусь на такой шаг. Потому что я трус и слабак.
Но я все равно не вернусь. Лучше умру здесь, в Майами, чем вернусь в этот дряхлый общественный писсуар под названием Лондон. Да, я уже понял, что жизнь не заладилась. Очевидно, я делал что-то не так. И у меня ничего не вышло. Хотя я старался. Пусть даже скромно, почти незаметно, но я все же старался быть честным и благоразумным. Ладно, забудем об этом. Я не знаю, что я теперь буду делать, но об этом давайте забудем.
Иду по Коллинз-авеню и отрекаюсь от здравого смысла. Отвергаю его всей душой. Ощущения фантастические. Отныне и впредь я решительно объявляю нелепыми и смехотворными такие понятия, как надежность, сочувствие, пунктуальность, терпение, настойчивость, прилежание, усердие и стремление делать все правильно. Теперь я буду смеяться над ними всегда. И громко смеюсь в подтверждение своей решимости.