— Подожди, когда ко мне пришла завуч и я вызвал скорую из учительской, я потом заглянул в свой кабинет, этот Олегович там сидел…
— Ну значит успел добежать, — уныло закончил свою речь Дубин.
— Спасибо тебе, Василий, — пожал я ему руку, размышляя, как этот факт можно будет обыграть… и можно ли его обыграть в принципе, — теперь я твой должник.
Но когда он дёрнулся идти обратно, я вдруг вспомнил ещё об одном деле.
— Подожди, — остановил я его, — раз уж ты такой наблюдательный, то, может, заодно знаешь, кто разжёг костёр в кабинете начальной военной подготовки? Ну это когда у нас линейка по хоккейным делам случилась?
— Знаю, конечно, — ответил Вася на ходу, — но извините, не скажу. Это не только мой секрет.
— Тогда ещё маленький вопросик, что там у тебя с гели… то есть с квадрокоптером-то? — напоследок спросил я.
— Всё зашибись, Антон Палыч, каркас и плата управления готовы, дело за моторчиками, это уже ваш вопрос.
— Обещаю, что решу его в ближайшее время, — вспомнил о недоделанном я, и в самом деле нехорошо, обещал дитяте конфетку и зажал.
А Вася тем временем скрылся за парадным входом в школу. Я же собрался с мыслями и тоже вернулся к своим баранам… к ученикам в смысле. Если кто-то забыл, то нагрузка в виде уроков литературы у меня никуда не делась, и сейчас мне предстояло поведать десятому-В классу о богатом внутреннем мире героев романа Горького «Мать».
Если по чесноку, то никогда мне эта вещь у Максимыча не нравилась — голая же пропаганда, причём написанная, как сейчас принято говорить, на отъ..бись. Ну Павлик, ну рабочий на Сормовском заводе. Ну поначалу пьёт горькую и бегает по бабам, а потом перековывается и перестаёт пить и бегать, а взамен занимается политикой. Мухи же будут на лету дохнуть. От безграничной, как нарьян-марская тундра, тоски. Но в программе эта штука имеется, значит что? Правильно, значит надо…
— И снова здравствуйте, — сказал я, зайдя в кабинет литературы с суровыми Львами Николаичами и Фёдор Михалычами. — Сегодня мы начинаем изучение романа Максима Горького «Мать». Знаете, кстати, что по нему поставили оперу?
— Не, не знаем, Антон Палыч — расскажите, — попросил Половинкин.
Из всей оперы я помнил только момент с речитативом «Павел, мать твою, мать твою, арестовали», но упоминать его было явно непедагогично, поэтому зашёл с другой стороны.
— Слова Файко, музыка Хренникова, 4 действия, 8 картин, премьера состоялась в Большом театре где-то лет 15 назад…
— А пел кто? — спросила отличница Зоя.
— Об этом история умалчивает, — дипломатично заметил я, — но сами посудите — абы что в Большом театре ставить не будут. Так что вещь стоящая…
— Я один раз была в Большом театре, — высказалась с первой парты красавица Зоя.
— И что смотрела? — поинтересовался я.
— Оперу «Декабристы».
— Здорово, — похвалил её я, — я вот только собираюсь туда сходить, да всё никак не соберусь. И что тебе запомнилось из «Декабристов»? Как жёны за ними в Сибирь поехали наверно?
— Это тоже, — пояснила Зоя, — но гораздо больше лошадь…
— Какая лошадь? — не понял я.
— Живая. На ней генерал Милорадович на сцену выезжал.
— Класс, — восхищённо сформулировали свои впечатления остальные.
— Ну ладно, ребята, об опере мы поговорили, давайте теперь про Мать и про Павлика Власова, — остановил обсуждение я.
— А почему он Павлик? — спросил Половинкин. — Павлик это Морозов.
— Пока молодой, пусть будет Павликом, — махнул рукой я, — а вырастет и в тюрьму сядет, тогда переименуем в Павла.
Урок я закончил как обычно, диктуя методические наработки из хрестоматии для десятого класса… бред там написан был, конечно, собачий, но против системы не попрёшь… тем более, когда у тебя над головой две статьи из уголовного кодекса висят. А после уроков я опять заглянул к директорше и напомнил про обещанную встречу с начальником цеха сборки.
— Забыла я совсем про это дело, — призналась та, — в горячке последних дней. Договорилась я с ним. Вот тебе его координаты (и она протянула мне бумажку с адресом и телефоном), звони или заходи и решай свои вопросы. А с инспектором как-то по-дурацки всё вышло, — опять вернулась она к наболевшему.
— И не говорите, Оксана Алексеевна, — подтвердил эту мысль я, — более дурацкой ситуации и придумать нельзя. Вот вы мне скажите, зачем и когда я мог сделать то, что мне мент… ой, милиция на шею вешает?
— Ну допустим зачем, более-менее ясно, — строго посмотрела она на меня из-под очков, — пояснить?
— Не надо, давайте ко второму пункту, — попросил я, — тем более, что шьют мне эти подозрения в нетрадиционности совершенно зря. Я более, чем традиционен.