8. Об Англии мы не имели в виду много говорить здесь. Англия – первоначальный тип конституционного и парламентского лицемерия, которое хранят старые учреждения, чтобы тем лучше злоупотреблять ими. Сословие хищников имеет в лице верхней палаты свой старинный памятник, тогда как нижняя палата является местом наслоения деловых обманов.
Из этих двух корней выросла двусмысленная система со всеми её фикциями политических прав и с её кажущейся свободой. За исключением двух-трех законов, охраняющих личное право от слишком грубого административного произвола, отсутствия цензуры в прессе и свободы собраний, весь тамошний режим ничего не стоит. Дорогие и полные всякими подвохами выборы – только симптом более глубокого зла. Англия – рассадник не только всякого парламентаризма, но и самой утонченной парламентской испорченности, которая укоренилась там уже столетиями, являясь принадлежностью самого строя, даже как бы частью строя и священным обычаем.
Норманнский разбой самым тесным образом сочетался в Англии с кельтским лицемерием и деловым плутовством. Обе клики, в одной из которых преобладает прямо хищный элемент, а в другой задают тон либеральствующие мастера по части обирания, сменяют друг друга у кормила правления и при распределении должностей – смотря по тому, какие вошедшие в обычай изменения принесут с собой парламентское пользование и выборы. Где эта дурная система, как во всех собственно парламентарных режимах, нашла себе подражание, там везде видна, по меньшей мере, тенденция к испорченности, свойственной каналье, и успехи в этом отвратительном направлении делаются все более невыносимыми. Все общество и народ толкают при этом к финансовому разрушению, так как в государстве устанавливаются безрассудное обременение налогами и излишества займов: при помощи этих средств государство превращается в какую-то машину для обирания народа в пользу охотников за должностями и прочих пожирателей бюджета; таким образом, государство отдается на съедение эгоизму наиболее дурных частных интересов.
9. Если мы отвернемся от этих полугерманских зрелищ политического лицемерия и посмотрим на среднеевропейские государства, то увидим, что там наполовину сносная традиция продержалась дольше. Это было, именно, в Пруссии и отчасти вообще в Германии, до эпохи бисмарковщины; но и последняя имела прежде всего скорее личный характер, и ее перевешивали лучшие, противодействовавшие ей влияния, исходившие отчасти даже со стороны самого короля прусского; её вредное влияние было благотворно ограничено или, по меньшей мере, ослаблено. Если же и у нас, начиная с шестидесятых годов XIX века, мы видим уклонение дел в сомнительный фарватер, то в этом нужно винить отдельную личность, т. е. того же самого Бисмарка, но не усматривать здесь радикальную испорченность государства, общества и народа. Состояние общества имело в себе много дурного и, во всяком случае, шло навстречу хаотической бесформенности; тем не менее в том отношении, какое мы имеем в виду в этой главе о господстве канальи, должно исключительно принять в расчет почти отдельную личность. Она испортила многое и испортила бы еще больше, если бы не было налицо сравнительно здорового сопротивления.
Я отсылаю читателя к моим статьям по тому же поводу в «Персоналисте», а именно к тем одиннадцати, которые печатались с сентября 1905 до мая 1906 года и носили общее заглавие: «Нет больше здравого политического смысла». Под такой рубрикой были напечатаны в новом издании и прежние статьи о бисмарковщине. Главное характеризующее выражение по отношению к Бисмарку получило там хотя и резкую, но подкрепленную доказательствами форму, «тридцать процентов глупца и семьдесят процентов негодяя». Глупость, как, например, предубежденность против изобретения книгопечатания и громко высказанное милое пожелание, чтобы были уничтожены все книги, за исключением Библии, – такие вещи здесь нас очень мало касаются, так как наша тема имеет отношение прямое только к качествам канальи. Но, конечно, эти качества не исключают примеси глупости, а наоборот, довольно часто такая примесь встречается именно у подобных Бисмарку персон.