Плутовство может быть заложено уже в личном характере, и таков именно был случай с бисмарковщиной. В варцинском юнкере скрывалась, по сословной традиции, не только старая хищная бестия: на лапах хищного зверя красовались еще пальцы барышника. Скотская грубость отвратительнейшим образом сочеталась здесь с самым пошлым деловым умом, напоминавшим о еврейских качествах. Терроризировать соседа по имению угрозой пристрелить его, а позднее, по отношению ко мне, пустить в дело воровство моего сочинения и пытаться даже поддержать мошенническую проделку попыткой преследовать меня – всего этого, конечно, за глаза достаточно для характеристики личности Бисмарка.
Но и политика была в полном соответствии с такими личными качествами. Не только уж реакция, а прямо реакционное озверение – вот что распространилось всюду по бисмарковскому образцу. Самый наглый эгоизм, принципиально и цинически не уважающий ничьего права, голое насилие, мелочность интересов, культ монополий, союз со всякими дурными элементами, предпочтительное покровительство евреям – вот что было здесь характерно. Внутри и вне государства именно восстановление системы разбоя определяло главным образом все течение дел. Действительными успехами мы обязаны не этим мерзостям, но лучшим старым традициям. Парижский Луи, этот образцовый негодяй, был поднадут своим учеником и побежден при помощи военной мощи лучшей старой традиции. Несмотря на это, он был бы все-таки сохранен и удержался бы во главе Франции, если бы только можно было сделать это. Но такие скромные пожелания дружественной политики дворовых псов наткнулись на аналогичное сопротивление: парижские дельцы, которых 4 сентября 1870 года, без всяких заслуг с их стороны, вытащило из болота империи на поверхность, крепко схватились за свои местечки и захотели еще более бесцеремонно развить свое жидовство, чем это было бы возможно с Бонапартом во главе.
Итак, подражание управлению Луи приняло формы, которые превзошли даже его прирожденную подлость. К таким именно формам привела бойня, устроенная над коммуной, и Бисмарк явно дал средства для достижения этой цели, отпустив сто тысяч пленных. Со времени указанной политической фазы все в политической и социальной области потеряло всякие границы, всякую сдержку, и нельзя уже обеспечить никакого справедливого порядка. Конечно, Бисмарк, весивший мясом и костями двести сорок фунтов, но довольно мало – мозгом, не изобрел этих мерзостей: он только взбудоражил их, а там, где они скрывались, снова привел в движение. Однако его фривольная, нечистая игра с всеобщим избирательным правом, его первоначальное кокетничанье с социал-демократическим элементом, который он в интересах юнкерства против буржуазии сильно расплодил, много прибавили к заражению политического состояния свойствами канальи.
Он и демагоги соперничали в поругательстве над правом и в зверском культе силы. И если обе стороны под конец столкнулись, то опять-таки ведь к интимной дружбе плутов тут присоединялась столь же интимная вражда плутов, происходящая из собственной их сущности. Такие происшествия являются только показателями качеств европейских дел и даже дел всего мира. Полная бессовестность и тупость по отношению к вопросам права, бывшие в плоти и крови Бисмарка, типичны и для всего мира в смысле присутствия в нем канальи. Эти качества давно уже указывали всякому знатоку дела на развитие подлинного режима преступников, который с тех пор и распространился очень широко по всему миру.
IV. Режим преступников
1. Как ни тесно связано господство канальи с собственно преступным режимом, как ни много помогает оно ему, все-таки по смыслу последний и первое не совпадают. Должны присоединиться еще другие обстоятельства и тенденции, чтобы общественное и государственное безобразие выросло до степени преступного режима. И даже просто политическая преступность, т. е. достижение власти путем преступления, недостаточна, чтобы обусловить всю низость обобщенного режима преступников. Преступные узурпации господства, конечно, могут много способствовать внедрению в обществе обыденной преступности. Но такое последствие не необходимо. Только более далеко заложенные причины создают вполне достаточные предварительные условия для такого глубокого внедрения уголовщины в обществе и государстве.
Культ обыденного преступления есть все-таки нечто совершенно иное, нежели чисто политическая криминальность, если бы даже последняя, в исключительных случаях, и орудовала обычными преступными средствами. Какими бы дурными, даже подлыми ни были в этом отношении узурпации, все-таки по самой природе дела для них имеются границы. Преступление для них, конечно, – средство к цели, но все-таки не самая цель. Иначе обстоит дело с собственно преступным режимом: там преступники желают всюду видеть себя самих и свое отродье. Раз установилось такое господство преступников, оно практически и теоретически ведет войну не только с теми, кто приличен, но со всеми, кто не настроен преступно, кто поступает правомерно.