Когда гнёт высших каст при изъятии части средств жизнеобеспечения и труда земледельческих общин переходил грань их бессознательных родоплеменных представлений о справедливости и общности интересов, в земледельческих общинах происходило нарастающее самовозбуждение родоплеменного бессознательного умозрения, которое возбуждало инстинкты борьбы за родовое и родоплеменное выживание. Высшие касты начинали бессознательно восприниматься, как враги земледельческих общин, и наступал общегосударственный кризис, земледельцы восставали. Однако разделённые бессознательными родоплеменными отношениями земледельцы не могли сами создать общую общественную власть, как власть государственную, и при свержении и частичном истреблении ими высших каст происходил распад государственной власти, следствием которого становилась Смута. Во времена Смут разрушались не только государственные отношения, но и те связи, которые обеспечивали разделение труда и упорядоченность перераспределение средств жизнеобеспечения. Грабежи и насилия подрывали земледелие, наступал голод, хаос, и как следствие, происходило вымирание не обеспеченной средствами жизнеобеспечения части населения. Бессознательные инстинкты родоплеменного выживания побуждали видеть спасение только в восстановлении традиционных государственных отношений. Однако такое восстановление государственных отношений совершалось единственно при выделении из оставшихся представителей высших каст тех, кто своим этническим архетипическим поведением вызывал бессознательное доверие представителей земледельческих общин и действовал под влиянием намерений восстановить бессознательную связь с ними посредством восстановления бессознательных представлений о справедливости распределения средств жизнеобеспечения, об общественной этике и морали. При этом кастовые государственные отношения превращались в этнические кастовые общественные отношения, а государственная власть приобретала черты общественно-государственной власти кастового общества с возрастающим значением касты жрецов.
В кастовых обществах при угрозах существованию земледельцев, при засухах, например, сокровища могли с согласия надзирающих их каст обратно обмениваться на средства жизнеобеспечения для крестьян. Ибо между крестьянами и верхними кастами устанавливалась духовная этническая связь, поддерживаемая сознанием зависимости одних от других при земледельческих отношениях, при земледельческом способе добычи средств жизнеобеспечения.
Иначе говоря, рабовладельческое земледельческое государство возникло, постоянно развивалось и совершенствовалось отнюдь не по причинам надуманного, высосанного из пальца классового антагонизма между классом рабовладельцев и класса рабов. Главные противоречия были в нём не классовыми, а обусловленными противоречиями воинской и жреческой каст, с одной стороны, и хранителями традиций родоплеменных общественных отношений в земледельческих производственных отношениях, то есть общинами земледельцев, – с другой. Они превращались в непримиримые, антагонистические противоречия, когда высшие касты теряли духовную и наследственную связь с традициями этнических родоплеменных общественных отношений, с их этикой и моралью. И антагонизм кастовых противоречий преодолевался на основе обновления высших каст и касты земледельческих общин до тех пор, пока у них не устанавливалось духовное единение на основаниях общего, питаемого этнократическим земледельческим общественным самосознанием патриотизма. Эти противоречия не развились до классовых имущественных противоречий. Развитие производительности труда в земледелии быстро достигло предела, – орудия труда оставались простыми, не требующими взаимодействия между общинами, и разделение труда происходило исключительно в общине. Среда земледельцев на тысячелетия законсервировала первобытные, довольно замкнутые общинные отношения, в ней сохранялось сильное влияние родоплеменных традиций мировосприятия, в которых преобладало стремление противопоставить внутреннюю жизнь своего племени другим, рассматривать чужие родоплеменные общины, как враждебные в борьбе за земельную собственность. Это мировосприятие было безмерно далёким от классовых представлений об общих имущественных интересах представителей разных племён.