Такой боли Луис не испытывал никогда в жизни. Он закричал: Она не могла умереть! МАМА, ОНА НЕ МОГЛА УМЕРЕТЬ! Я ЛЮБЛЮ ЕЕ!
Мать ответила, и в ее бледном, невыразительном голосе было так много всего: мертвые поля под ноябрьским небом, увядшие лепестки роз, побуревшие по краям, пересыхающие водоемы, заросшие тиной, плесень, гниль, прах: Она умерла, дорогой. Мне очень жаль, но ее больше нет. Рути больше нет с нами.
Луис дрожал. В голове билась мысль: Умерла — значит, умерла. Что еще тебе надо?
Внезапно он вспомнил, что забыл сделать и что мешает ему заснуть перед первым рабочим днем на новом месте, что заставляет ворочаться с боку на бок, перебирая в памяти старые горести.
Он встал и направился к лестнице, но вдруг развернулся и прошел в дальний конец коридора, к двери в комнату Элли. Она мирно спала, с открытым ртом, одетая в голубую «кукольную» пижамку, из которой уже выросла. Господи, Элли, подумал он, ты растешь не по дням, а по часам. Черч лежал у нее в ногах, тоже мертвый для мира. Прошу прощения за каламбур.
Внизу в прихожей над столиком с телефоном висела доска, куда Луис и Рэйчел прикалывали квитанции, счета и записки с напоминаниями. По верху доски шла надпись аккуратным почерком Рэйчел: «ЧТО НУЖНО СДЕЛАТЬ СЕГОДНЯ, НО ЛУЧШЕ ОТЛОЖИТЬ НА ЗАВТРА». Луис открыл телефонную книгу, отыскал нужный номер и записал его на отрывном листочке. А под номером добавил: Ветеринар Квентин Л. Джоландер — записать Черча, — если Дж. сам не кастрирует животных, наверняка он кого-то порекомендует.
Он посмотрел на записку, размышляя, надо ли это делать, хотя уже знал, что надо. Все смутные тревоги и дурные предчувствия материализовались во что-то конкретное, и сегодня в какой-то момент Луис решил — хотя понял это только теперь, — что сделает все возможное, чтобы Черч больше не бегал через дорогу.
Ему по-прежнему претила мысль о кастрации Черча, о том, что кот превратится в ленивого толстого тюфяка, которому ничего в жизни не нужно, кроме как дрыхнуть на батарее в перерывах между кормежками. Ему не хотелось, чтобы Черч менялся. Черч ему нравился таким как есть.
В темноте за окном, выходившим на шоссе, прогрохотал грузовик, и это решило дело. Луис приколол записку к доске и пошел спать.
На следующее утро Элли заметила на доске новую записку и спросила за завтраком, что это значит.
— Это значит, что Черчу сделают маленькую операцию, — ответил Луис. — Возможно, ему придется остаться в ветеринарной клинике на одну ночь. А когда он вернется домой, то будет сидеть во дворе и не захочет никуда убегать.
— И через дорогу тоже не захочет? — спросила Элли.
Ей всего пять, подумал Луис, но она очень смышленая.
— И через дорогу тоже, — согласился он.
— Ура! — воскликнула Элли, и на этом тема была закрыта.
Луис морально готовился к натиску яростных возражений на грани истерики, и его удивила та легкость, с которой дочь согласилась отпустить Черча из дома даже всего на одну ночь. Он понял, как сильно она переживает. Возможно, Рэйчел была права насчет воздействия на Элли этого кладбища домашних животных.
Сама Рэйчел, кормившая Гейджа омлетом, одарила его благодарным и одобрительным взглядом, и Луис почувствовал, как у него отлегло от сердца. Ее взгляд говорил, что лед тает; топор этой конкретной войны зарыт в землю. Луис очень надеялся, что навсегда.
Чуть позже, когда большой желтый автобус увез Элли в садик, Рэйчел подошла к Луису, обняла за шею и нежно поцеловала.
— Ты молодец, — сказала она. — И прости, я была такой стервой.
Луис ответил на ее поцелуй, однако ему все равно было как-то не очень уютно. Это «Прости, я была такой стервой» он слышал от Рэйчел не часто, но и не впервые. Обычно оно означало, что она добилась, чего хотела.
Тем временем Гейдж приковылял к входной двери и уставился через стекло на пустую дорогу.
— Тобус, — сказал он, невозмутимо подтянув обвисший подгузник. — Элли-тобус.
— Как быстро он растет, — заметил Луис.
Рэйчел кивнула.
— На мой взгляд, слишком быстро.
— Ладно, пусть пока растет, — сказал Луис. — Вот вырастет из подгузников и тогда может остановиться.
Она рассмеялась, и между ними все снова стало хорошо — по-настоящему хорошо. Рэйчел отступила на шаг, поправила ему галстук и окинула его критическим взглядом.
— Ну что, сержант? — спросил он. — Годен?
— Выглядишь очень даже прилично.