— Вовсе нет, — сказал он. — Просто мне радостно, что тут опять будут детки. — Де-е-е-тки. Для Луиса и Рэйчел, привыкших к среднезападному произношению, говор Крэндалла звучал почти как иностранный язык. — Вы только следите, чтобы они не подходили к дороге, миссис Крид. Слишком уж тут много грузовиков.
Хлопнула дверца машины. Грузчики выбрались из кабины и теперь направлялись к ним.
Элли, отошедшая чуть в сторонку, вдруг спросила:
— Папа, а что это?
Луис, который уже собирался идти встречать грузчиков, обернулся. На краю поля, где кончалась лужайка и начиналась высокая летняя трава, виднелась тропинка шириной фута четыре. Она поднималась на холм, вилась среди низких кустов и терялась в березовой роще.
— Вроде какая-то тропинка, — ответил Луис.
— Ага, — улыбнулся Крэндалл. — Как-нибудь я тебе про нее расскажу, малышка. Ну что, пойдем лечить братика?
— Пойдем, — сказала Элли и добавила с явной надеждой: — А сода жжется?
Крэндалл принес ключи, но к тому времени Луис уже нашел свой комплект. Наверху в бардачке была щель, и маленький конверт провалился туда, к проводам. Луис выудил его и впустил грузчиков в дом. Крэндалл отдал ему запасные ключи. Они висели на старом, потускневшем брелоке. Луис поблагодарил старика и рассеянно сунул ключи в карман, наблюдая за тем, как грузчики вносят внутрь мебель и коробки с вещами, накопившимися у них за десять лет семейной жизни. Сейчас, вне привычного окружения, вещи казались какими-то мелкими, обесцененными. Обыкновенное барахло, рассованное по коробкам, подумал Луис, и его вдруг охватила печаль и какое-то гнетущее чувство — наверное, та самая ностальгия.
— Вырвали с корнем и пересадили в новую почву, — сказал Крэндалл, внезапно возникший рядом, и Луис даже вздрогнул от неожиданности.
— Вы явно знаете в этом толк.
— На самом деле нет. — Крэндалл достал сигарету и чиркнул спичкой. Ее огонек ярко вспыхнул в ранних вечерних сумерках. — Мой отец выстроил этот дом через дорогу. Привел в него жену, и здесь же она родила ребенка, то есть меня, аккурат в тысяча девятисотом.
— Так вам сейчас…
— Восемьдесят три, — закончил Крэндалл, и Луис тихо порадовался про себя, что старик не добавил: «Еще в самом соку». Эту фразу он люто ненавидел.
— А выглядите вы моложе.
Крэндалл пожал плечами.
— В общем, я здесь родился и прожил всю жизнь. Когда началась Первая мировая, я пошел добровольцем, но до Европы так и не добрался. В Байонне побывал, но только в Нью-Джерси. Мерзопакостное местечко. Даже в семнадцатом году. Так что я был очень доволен, когда вернулся домой. Женился на Норме, отработал свое на железной дороге, и мы как жили тут всю жизнь, так до сих пор и живем. Но я немало всего повидал и в Ладлоу. Уж поверьте мне на слово.
Грузчики с пружинной сеткой от большой двуспальной кровати замешкались у входа в сарай.
— Это куда, мистер Крид?
— Наверх… сейчас я вам покажу. — Луис шагнул было к ним, но остановился и обернулся к Крэндаллу.
— Идите-идите, — улыбнулся старик. — И я тоже пойду, не буду мешать. Но переезд — штука такая… натаскаешься, а потом жажда мучит. Обычно около девяти вечера я сижу у себя на крыльце и пью пиво. Если погода хорошая, то засиживаюсь допоздна. Иногда Норма тоже выходит составить мне компанию. Будет желание — заходите.
— Может быть, и зайду, — ответил Луис, вовсе не собираясь этого делать. После подобного приглашения непременно последует просьба осмотреть Норму с ее артритом — попросту, по-соседски (и, конечно, бесплатно). Ему нравился Крэндалл, нравилась его застенчивая улыбка, его манера говорить, его акцент янки, вовсе не резкий, а наоборот — мягкий, почти певучий. Хороший человек, подумал Луис, но люди быстро начинают хитрить с врачами. Как ни прискорбно, рано или поздно даже лучшие друзья обращаются к тебе за врачебной консультацией. А со стариками этому вообще нет конца. — Только особенно меня не ждите, у нас был чертовски тяжелый день.
— Ну, приходите потом, можно без приглашения, — проговорил Крэндалл с улыбкой, и что-то в этой улыбке подсказало Луису, что старик понял, о чем он думает.
Луис проводил Крэндалла взглядом. Он шел легкой походкой, с прямой спиной, как будто ему шестьдесят, а не за восемьдесят. Луис почувствовал, как в его сердце пробиваются первые ростки симпатии.