— Прошёл, годен, — не без торжества сообщил Федя. — Через неделю еду в Ленинград.
— Поздравляю… — Клава пожала ему руку. — Варя, ты слышала? Федя-то у нас в военно-артиллерийское училище поступает.
— А как же иначе… Недаром он у нас Сушков-Суворов, — улыбнулась Варя.
— А на чём остановился твой друг? — спросила Клава.
— Решил в планово-экономический сдавать. Пожалеет потом, — махнул рукой Федя и вновь заговорил о буфете, артистах, пластинках.
— Ох, хитёр распорядитель! — засмеялась Клава, переглянувшись с подругой. — Боится, как бы мы с тобой без дела не остались. Ну что ж, давай впрягаться. — И она принялась помогать дежурным: побывала в буфете, у оркестрантов, расставила в зале цветы, послала Варю домой за пластинками.
Вскоре стали прибывать приглашённые из других школ: в городе любили выпускные вечера в школе имени Ленина.
Федя придирчиво проверял у них пригласительные билеты.
Незадолго до открытия вечера в вестибюль вошли трое юношей и девушка из окраинной городской школы. Одного из них, рослого, белокурого юношу с продолговатым загорелым лицом, почему-то одетого не по сезону в лыжный костюм, Федя узнал сразу. Это был Володя Аржанцев, тот самый, который на последних лыжных соревнованиях «обтяпал как миленьких», как говорили в городе, всех лучших лыжников школы имени Ленина, а в личном первенстве перегнал даже саму Клаву Назарову.
Когда Аржанцев с товарищами поднялся на второй этаж, Федя не утерпел и подошёл к Клаве.
— Пришёл этот самый… лыжник… что наших обтяпал.
— Аржанцев? — догадалась Клава. — Где он? Давно хочу с ним поближе познакомиться.
Она отыскала Аржанцева в школьном зале, поздоровалась.
— А я вас давно знаю, — доверчиво кивнул юноша. — Да кто же вас не знает!
— А всё же я думаю, что наши лыжники вашим не уступят, — сказала Клава. — Зимой опять с вами соревноваться будем.
— Ну что же. — Аржанцев спокойно пожал плечами. — Наши не откажутся. Только мне, пожалуй, не придётся выступать.
— Уезжаете куда-нибудь?
— Собираюсь поступать в лётное училище…
Они разговорились. Аржанцев рассказал, что профессия лётчика — его давняя мечта. Сейчас он живёт в колхозе, работает в поле на тракторе и готовится в училище. Он не один. Вместе с ним думают поступить в лётное училище ещё несколько выпускников, в том числе и Аня Костина. Он кивнул на сероглазую хрупкую девушку, которая ни на шаг не отходила от юноши.
— Тоже лыжница… Скороходка.
— Будет тебе, Володя, — смутилась девушка. — Хожу, как все…
Аржанцев говорил уверенно, доверчиво, спокойно, словно уже был давно и близко знаком с Клавой.
«Славный парень», — подумала она и почему-то решила, что такого непременно примут в лётное училище.
Клаве стало немного грустно. Она ведь тоже мечтала и о лётной школе и о парашютном спорте, но вот как-то получилось, что до сих пор работает пионервожатой.
Забрезжил рассвет, но никто из ребят не хотел расходиться. Охрипший патефон молчал, танцевать никого не тянуло, все запасы в буфете были уничтожены. Выпускники и гости бродили по коридорам, сидели на подоконниках.
— На мост! Пошли на мост! — раздался чей-то голос. И ученики отправились к излюбленному месту в городе — на цепной мост, перекинутый через Великую.
Река рассекала город на две половины. Недалеко от моста она раздваивалась, огибала каменистый островок, на котором сохранилась остатки древней крепости, затем вновь соединялась в одно русло, бурно шумела и пенилась у городской мельницы и дальше несла свои воды по плоской равнине через болота и торфяники к Пскову, а ещё дальше впадала в Псковское озеро.
Островчане любили свою реку, тянулись к ней в будни и в праздники и с нежностью говорили: «Великая не великая, но и не малая».
Через реку, там, где она разделялась на два русла, был перекинут висячий цепной мост, краса и гордость города. За мостом развилка двух шоссейных дорог — на Смоленск и на Вильнюс.
Выпускники вступили на мост и застыли у чугунных перил. Внизу текла ещё тёмная в предутренней рани вода, шевеля подводные водоросли и осоку. Прошёл первый грузовик — и мост под ребятами задрожал, закачался, как трясина. С реки потянуло свежим ветром.
С моста ребята перешли на остров, где возвышались остатки каменной крепости.
Сколько раз Клава приводила сюда своих пионеров и рассказывала им, как много столетий тому назад на реке Великой псковичи построили каменную крепость для защиты псковской земли и как эта небольшая крепость выдержали суровые испытания в годы нашествия немцев, литовцев и поляков.
Клава до сих пор помнила слова, вычитанные в какой-то старой книге, которые она не раз приводила ребятам:
«Остров в древности был одним из пригородов когда-то вольного, славного и многострадального Пскова, и притом одним из самых древнейших и лучших».
Федя, уже успевший подружиться с Володей Аржанцевым (как же иначе — оба они в будущем военные люди), потащил его к крепости поближе.
— Ты знаешь, что такое Остров в прошлом? — учительским тоном спросил он. — Это южный щит Пскова. Здесь в тысяча пятьсот восемьдесят первом году небольшой отряд храбрецов сдерживал натиск стотысячной армии польского короля Стефана Батория.
— Знаю, учителя рассказывали, — улыбнулся Аржанцев. — Только вот я ещё крепость не видел как следует.
И он полез вверх по разрушенной стене, поросшей молодыми берёзками.
Вслед за ним поднялись на стену и остальные выпускники. Они заглянули в обомшелые бойницы, потрогали старые камни, кто-то нашёл кусок чугуна и принялся уверять, что это осколок старинного пушечного ядра.
— А знаете, ребята, что бы я хотел? — негромко сказал Федя. — Я хотел бы, чтобы мы всегда оставались островчанами.
— Чего? — не понял Борька Капелюхин. — А если я, скажем, в Ленинград уеду… и у меня прописка будет другая?
— Да нет, я не о том, — с досадой отмахнулся Федя. — Чтобы мы, если в случае беда какая… чтоб мы стояли твёрдо. Насмерть. Как вот наши прапрадеды-островчане в этой крепости.
— Хорошо говоришь, Федя! — задумчиво произнесла Клава. — Стоять твёрдо… Всегда и во всём… Как островчане.
Горизонт на востоке посветлел, заалела заря, вода в реке порозовела, над ней закурился белый туман.
Ребята молча смотрели на восток, на светлевшую реку, на спящий ещё город. О чём они думали? Вот и кончилось их детство. Уже не придётся им больше ходить по утрам в школу, зимой скользить на лыжах, весной бегать на Великую смотреть ледоход, летом удить рыбу в тихих заводях, купаться у мельничного омута, забираться на крепостную стену.
Разъедутся они кто куда, станут учиться в других городах, потом поступят на работу, и кто знает, вернутся ли когда-нибудь в родной Остров.
— Чуешь, Варя, — шепнула Клава подруге, кивая на ребят, — примолкли, задумались. Это как перед дальней дорогой.
И она первая нарушила оцепенение, охватившее ребят:
— Эй вы, островчане, потомки вольного и славного Пскова! Песни не слышу! Какую споём?
«Любимый город»!
Клава высоким чистым голосом запела про любимый город, который может спокойно спать. Все дружно подхватили, песня понеслась над рекой, над городом, разбудила сторожа у торговых рядов. Он вылез из будки, отвернул брезентовый капюшон с головы и долго не мог понять, что это за весёлые люди собрались на острове…
Солнце уже взошло, когда начали расходиться по домам.
— Сегодня едем в Пушкинские горы. Автобусом. Сбор у школы в двенадцать часов, — объявил Дима Петровский.
Ребята одобрительно загудели. Каждый из них уже совершил туда пеший поход, когда ещё был пионером, но как не поддержать доброй традиции и не посетить пушкинские места после окончания школы!
Сколько там волнующего и незабываемого: Михайловское с его дивным парком, домик няни, пушкинский флигелёк, могила поэта в Святогорском монастыре, «скамья Онегина» в Григорском, гигантская «ель-шатёр» — одно из любимых деревьев Пушкина.