Стряхнув оцепенение, навеянное воспоминаниями о празднике, она быстро оделась: сегодня её ждало немало дел.
В первую очередь надо повидать Федю Сушкова. Встреча назначена на девять часов утра у городской бани. Клава взглянула на будильник — уже пора идти — и пошарила на кухонном столе: что бы такое перекусить? Но ничего не нашла. С продуктами в доме было туго, и мать ещё позавчера уехала в деревню, чтобы хоть чем-нибудь разжиться.
«Это, пожалуй, и к лучшему, что её сегодня вечером не будет в городе», — подумала Клава.
Выпив холодного чая с хлебом, она взяла оцинкованный тазик, мочалку, бельё и отправилась в баню.
Квартала за два до бани Клаву нагнали Федя, Дима Петровский и Саша Бондарин. Дима и Саша, кивнув, быстро прошли вперёд, а Федя зашагал с ней рядом.
— Слушаю, — вполголоса сказала Клава.
— Всё в порядке, — сообщил Федя. — Киносеанс начнётся в восемь. Бесплатное приложение мы даём в девять.
— Кто откуда действует?
— Я из будки… Дима с Сашей из окна.
— Запалы проверили?
— Да, лично. Вчера уходили в лес…
План нападения на офицерский клуб, что помещался в Доме культуры, подпольщиками вынашивался давно. Предложил его Федя Сушков. Работая в офицерском клубе, он сумел довольно ловко втереться в доверие к старшему киномеханику, обрусевшему немцу Шрёдеру. Особенно это доверие укрепилось после того, когда в кинобудке из-за неисправной аппаратуры вспыхнул пожар. Федя, не щадя своего нового пальто, с таким трудом справленного тётей Лизой, бросился сбивать пламя с полыхающей плёнки. Домой он вернулся весь в ожогах, на спине пальто зияла внушительная дыра, рукава обгорели выше локтя, и от воротника осталось одно воспоминание.
При виде такого зрелища тётка затопала на племянника ногами и припомнила ему все случаи из детства, когда Федя не щадил костюмов и обуви.
— И зачем тебе было добрую справу губить, лопух ты без ума-разума? Да нехай оно дотла погорело б, это кино…
Зато киномеханика Шрёдера Федин поступок покорил совершенно.
— Гут, руссе, гут! — хлопал он юношу по плечу. — Будет доложено по начальству. Награду иметь можешь.
Награды Федя не получил, но зато Шрёдер, раздобыв где-то на складе потрёпанную немецкую шинель травянисто-лягушиного цвета, подарил её Феде, и тётя Лиза, располосовав шинель на куски, залатала племяннику прогоревшее пальто.
И хотя мальчишки в городе стали звать Федю «чужеспинником», он не очень-то унывал, так как Шрёдер до такой степени проникся доверием к своему помощнику, что нередко разрешал ему оставаться в кинобудке за хозяина.
Тогда Федя и заявил подпольщикам, что ему теперь ничего не стоит бросить в зрительный зал во время демонстрации кинофильма парочку гранат.
— Словом, проведу для господ офицеров киносеанс с бесплатным приложением.
Федина затея ребятам понравилась, но они высказались в том смысле, что на «приложение» скупиться не надо: гранаты можно швырнуть не только из будки, но через окна и запасные выходы. На этом все и сошлись. Гранатомётчиками были выделены, кроме Феди, ещё Петровский и Бондарин, и «киносеанс» решено было приурочить к Октябрьскому празднику.
— Ну, как говорится, ни пуха вам, ни пера! — пожелала сейчас Клава Сушкову. — И передай ребятам, пусть берегут себя.
— Мы уже всё обдумали, — объяснил Федя. — Дима с Сашкой, как только гранаты метнут, дают ходу — и к кладбищу. Залягут в склепе, суматоху переждут…
— А ты, Федя?
— Ну, и я с ними! Ничего, живы будем, не помрём! Мы сейчас с ребятами в баньку сходим. Попаримся с веничком! — Кивнув Клаве, он побежал догонять приятелей.
Но Клава уже раздумала идти в баню. С грустью посмотрев вслед Сушкову, она повернула обратно: надо было спешить в мастерскую. Сегодня утром туда под видом заказчицы должна была зайти Аня Костина. Клава с нетерпением ждала от неё вестей о Володе Аржанцеве, который до сих пор не вернулся домой. Может быть, это так и надо: Володю задержали в партизанском отряде или в воинской части? А может, с ним что-нибудь случилось?..
Стараясь не думать об этом, Клава прибавила шагу.
Проходя мимо базара, она неожиданно заметила Аню Костину. Девушка, закутав голову в полушалок, стояла за грубо сколоченной стойкой и продавала из мешка картошку. Торговала она вяло, безучастно, почти не споря с разбитной покупательницей, которая на чём свет ругала деревенских спекулянток и совала девушке в руку пачку денег.
Клава дождалась, пока покупательница пересыпала большую часть картофеля из мешка в свою кошёлку, и тронула Аню за плечо.
— Разве ж так торгуют… Надо бы на соль сменять или на мыло. А ты даже деньги не пересчитала.
— Ой, Клава! — испуганно шепнула Аня. — Я до тебя.
Девушки свернули в тихий переулок.
— Ну, какие новости?
— Беда, Клава… — Аня грустно покачала головой. Оказывается, к Аржанцевым в деревню дважды заходили жандармы, спрашивали, где сейчас находится их сын, и просили показать его фотографию.
Володиной карточки отец не нашёл, а про то, где находится его сын, он ответил, что ему это неизвестно: они с сыном в ссоре, и тот живёт как ему бог на душу положит. И жандармы ушли не солоно хлебавши.
— Схватили, видать, Володю, — губы у Ани задрожали. — А он, наверное, не признаётся. Вот им и нужно установить его личность.
У Клавы сжалось сердце. Ей захотелось взять девушку за руки, привлечь к себе. Но нельзя. Кругом ходят люди, посматривают на них.
— Ну что ты, Аня! — заговорила Клава. — Откуда такие мысли? Володя же не простачок. Его легко не возьмёшь.
А про себя подумала: «Если жандармы заинтересовались фотографией Володи, значит, действительно произошло что-то неладное».
— Ну же, Анюта! Возьми себя в руки.
— Я держусь… стараюсь. — Девушка вздохнула и протянула Клаве оставшуюся в мешке картошку. — Возьми, что осталось… не пойду я больше торговать.
— Да у меня денег нет.
— Потом как-нибудь.
— Ну, спасибо.
Девушки расстались.
Клава зашла домой, оставила картошку и с тяжёлым сердцем направилась в мастерскую.
Переступив порог, бросила виноватый взгляд на часы-ходики.
— Ой, тётя Маша, опоздала!.. Браните меня. В баню ходила, потом на базар…
Мария Степановна понимающе покачала головой.
— Ох, Клашка, нигде ты толком не была. Лицо зелёное, волосы сухие — какая уж там баня! И про базар всё байки придумываешь.
— Ей-ей, была! Картошки достала. Уж и наелась я…
— Ладно, ладно. Вижу, какая ты сытая. Вот что, девки, — обратилась она к Клаве и дочерям, — пойдёмте-ка завтракать. Я тут такой пир приготовила… Как-никак, а денёк сегодня праздничный… Вот и отметим.
— Тётя Маша, а когда же шить-кроить будем?
— Э-э, Клашка, живая ты душа! Ты лучше спроси, когда жить-дышать по-людски станем. Посидим, вспомним, чего раньше было. Эй, девки, закрывай ателье, пусть немец чует, какой день ныне!
Обрадованная Райка бросилась в сени, чтобы запереть дверь, и в ту же минуту, бледная и испуганная, вернулась обратно.
— Мама… Там они… На машине подъехали.
В сенях тяжело затопали, дверь распахнулась, и в мастерскую вошли трое: двое в жандармской форме, один в штатском.
Человек в штатском, низкорослый, в очках, с золотушным лицом, обвёл всех быстрым взглядом и, старательно выговаривая каждое слово, по-русски спросил:
— Кто будет здесь Клава Назарова?
Рая и Нюшка подались к матери.
— А… а зачем вам, господин хороший? — чуть заикаясь, спросила Мария Степановна. — Здесь швейная мастерская… Частное, так сказать, предприятие… Я — его хозяйка… вполне законная… А это мои ученицы. Имею на то разрешение городской управы. По всей форме. Могу показать.