Этой открытостью общества, связанной с постепенным распространением римского гражданства, во многом объясняется, что «в государстве царили мир и покой, в семье — благоденствие»; Тацит ставит это в заслугу имперскому режиму. Писатель в литературной форме выражает здесь римский универсализм — своего рода политический, социальный и культурный союз многочисленных и различных народов, сохранявших при этом свою самобытность. Европа утратила эту модель и теперь с трудом пытается возродить.
Не станем же задерживаться на презрении власть имущих и простых граждан к вольноотпущенникам и их сыновьям. Римское общество сумеет преодолеть предрассудки, за века в него интегрируются сотни тысяч рабов, потомки которых займут места на всех уровнях социальной иерархии. Это стало возможно благодаря существованию людей, подобных Меценату: «Нет! ты орлиный свой нос поднимать перед теми не любишь, / Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!» Имя автора этих строк, латинского поэта Горация, пережило века и известно на всех континентах. Те же слова применимы и к Клавдию, который делал вольноотпущенников прокураторами, ставил их во главе канцелярий и открыл двери сената перед их сыновьями. Как и Меценат, Клавдий знал, что «слава стремит за блестящей своей колесницей / Низкого рода людей, как и знатных».
XIII. Рим и Италия
Пускай Рим построил империю, пускай он превратился в идею, пускай его именем для краткости стали называть всю Империю, а сам он превратился в patria communis (общее отечество) для многочисленных народов, он также оставался и городом. Но не абы каким — всем городам городом, историческим местом, началом и концом всему. Кроме того, он был средоточием императорской власти, не просто административной столицей, а домом императора. А император тогда воспринимался не так, как сегодня глава государства или правительства развитой страны. Мы, современные люди, смотрим на наших правителей как на людей, облеченных властью, которые не так важны, как временно исполняемая ими должность. Институт американского и французского президентства, федеральная канцелярия в Германии, правительство Ее Величества поглощают президента, канцлера и премьер-министра: учреждение главнее индивидуума. Напротив, в Древнем мире глава государства, как бы он ни именовался, был в равной степени и тем и другим. И так будет еще долго продолжаться потом — в старых европейских монархиях.
Природа Рима и природа императора — вот два параметра, которыми можно объяснить особенные связи, соединявшие их друг с другом. С народами, населявшими Империю, принцепс поддерживал обычные отношения властителя с подвластными ему людьми. Но вот с Римом выходило совсем иначе, потому что он был Urbis sua — «его городом», а еще Urbis sacra — «священным городом», то есть императорским, что одно и то же. Именно этой особой связью и объясняется, что Рим, где проживал всего один процент населения Империи, принял политическое значение, обратно пропорциональное своему демографическому весу.
Если конкретно, то это выражалось прежде всего в том, что император был единственным или самым главным эвергетом Города. Этимологически «эвергет» означает «благодетель», но в практическом плане эвергетизмом называлась практика, существовавшая в древних обществах, когда местные должностные лица осыпали свои города и их жителей различными подарками. Это далеко опережало нынешнюю деятельность, например, благотворительных фондов, основанных какими-нибудь миллиардерами. В общих чертах, за период между эллинистической эпохой и IV веком нашей эры, то есть более чем за 600 лет, большая часть общественных построек была возведена на деньги эвергетов. При этом надо уточнить, что термин «общественные постройки» следует воспринимать в широком смысле: это не только театры или бани, но также храмы, акведуки, мощеные дороги и т. д. Эвергеты время от времени занимались раздачей денег и устройством разного рода зрелищ: состязаний колесниц, боев гладиаторов, театральных представлений, пантомим. Это всё равно как если бы сегодня новая Парижская Опера, стадион «Стад де Франс», собор в Эври, водопровод, окружная автодорога, кинотеатры и спортзалы были подарены городу местными капиталистами и политиками, и то же самое происходило бы во всех французских регионах.