Вежливость недорого обходится, однако обладает первостепенным политическим значением. Принципат — замаскированная монархия — был целиком построен на видимости. Принцепс был царем, который должен был выглядеть республиканским магистратом. Конечно, магистратом нового типа, могущественнее других, но магистратом. Поэтому он должен был соответствующим образом вести себя по отношению к сенату и прочим магистратам, чтобы скрыть истинную величину своей власти. Для начала это означает, что о внедрении восточного церемониала не могло быть и речи. Калигула попытался было это сделать, заставляя кое-кого целовать его ногу, и хотя он не возвел это упражнение в правило, в противоположность намекам древних авторов, но наверняка старался понемногу приучить к этому умы. Клавдий мудро отказался от этого. В его время подобное поведение было недопустимым, поскольку нарочитая демонстрация отношений «господин — слуга» противоречила западным обычаям, в особенности римским. Аристократия не могла смириться с тем, чтобы ее низводили до уровня прислуги в позолоченных одеждах, обращали в пьедестал для статуи бога-императора. Как минимум принцепс должен был притворяться, будто относится к сенаторам и магистратам как к равным себе. Калигула погиб именно из-за того, что нарушил это правило августовского компромисса. Нельзя забывать, что принцепс — не король, а аристократ, которому делегируют власть по consensus universorum, то есть по общему согласию аристократии, всадников, народа и армии. Конечно, эта делегированная власть очень широка, почти безгранична, поскольку объединяет imperium majus с tribunicia potestas, но ее носитель остается членом сената. Точнее, он princeps senatus — «первый в сенате». Это старинный титул, которым при Республике наделяли самого достойного из сенаторов, облеченного самой большой auctoritas, который по данной причине возглавлял список сенаторов и пользовался «прерогативой», то есть правом высказываться первым. Сенат присвоил этот титул Августу, но тот очень быстро стал princeps civitatis — «первым из граждан», хотя это и не было официальным званием. Сам термин «принцепс», сильно отличающийся от «рекс» (царь), достаточно показывает, кем представляли себе римского императора — вождя с раздутыми полномочиями, остававшегося тем не менее для сенаторского сословия «первым среди равных». Тиберий, возражая в курии одному сенатору, завершил свою речь такими словами: «Прости, прошу тебя, если я, как сенатор, выскажусь против тебя слишком резко…» И он же наилучшим образом дал определение своей функции в виде афоризма: «Я господин для рабов, император для солдат и первоприсутствующий для остальных». Эта формулировка тем более интересна, что Тиберий отреагировал таким образом на тенденцию называть его dominus (господин). Это слово его раздражало, потому что так подданные обращались к царю, а рабы — к своему хозяину. Поэтому он четко напомнил, что римляне, каким бы ни было их социальное положение, не подданные и не рабы, а император — лишь первый среди них.
Политические воззрения Клавдия и его характер настолько же сближали его с Тиберием, насколько отдаляли от племянника. Он не только покончил с «ориентализмом», прельстившим Калигулу, но и вслед за Тиберием выказывал необходимую учтивость, чтобы сохранить видимость равенства. В латыни есть слово для обозначения учтивого поведения — civilitas. Оно происходит от civis (гражданин) и в первом своем значении отсылает к правилам взаимного уважения между гражданами. Клавдий никогда не пренебрегал civilitas в отношении высокопоставленных особ. Так, в курии он вставал, чтобы обратиться к консулам — представителям высшей республиканской магистратуры. Он часто присутствовал в качестве советника на заседаниях суда, где председательствовали магистраты. И вообще, хотя по состоянию здоровья ему приходилось говорить сидя, он делал над собой усилие и поднимался, чтобы высказаться, если прочие сенаторы долго оставались на ногах. Когда он присутствовал на играх, утраиваемых магистратами, то вставал вместе со зрителями, чтобы почтить их, словно он простой гражданин. Однажды на его суд явились народные трибуны для дачи показаний, и он извинился, что не может усадить их за неимением места. Возможно, он перебарщивал, если верить Светонию, который находит его iactator civilitatis, чересчур стремившимся показать себя простым и доступным. Но Светоний говорил то же самое и о Тиберии, словно намекая на лицемерие. Клавдий тоже отказывался носить триумфальную тогу, напоминавшую о военной природе режима. По той же причине он избегал использовать свой титул Imperator (победоносный полководец), хотя не отказался от многочисленных и чрезмерных приветствий, которыми его наградили солдаты во время британского похода. Клавдий также оказывал людям деликатные знаки внимания вне зависимости от их общественного положения. Так, оглохшему с возрастом сенатору Л. Сулле он позволил сидеть на преторской скамье, откуда было лучше слышно; он по возможности навешал больных всадников и охотно участвовал в их праздниках, помня, что принадлежал к их сословию и сохранил там популярность.