Князю нужен был покой. Клавдия нежно обняла его. Гладкой рукой провела она по лбу, на котором годы и страдания оставили глубокие морщины. Она закрыла пальцами глаза Эммануила и тихо гладила морщинистые щеки,
— Ты не ждал меня? — сказала она. — Я приехала, потому что не могла больше выносить изгнание. Расскажи, какие вести получены из Рима?
Эммануил поднял голову, взял руку Клавдии и поцеловал:
— Получены плохие вести. Папа отказал в моей смиренной просьбе. Сестра Бернардина из Роверто была здесь и объявила решение папы. Она вручила мне его собственноручное послание, которое я тут же разорвал в клочки.
Признание не удивило Клавдию.
— Но у тебя есть еще надежда? Что ты решил? Почему ты не известил меня о том, что случилось? Разве ты забыл свое обещание? Может быть, нам лучше бежать из Трента?
Вопросы поспешно слетали с прелестных губ куртизанки. Эммануил молчал, приводя в порядок мысли.
— У меня не осталось никакой надежды, — произнес он наконец. — Папа непреклонен. Заявления и ходатайства моих исповедников не дали результатов. Ватикан пуще всего боится скандала… Как будто люди и без того не знают о наших отношениях! Но сегодня я сбросил маску. Сегодня я заявил во всеуслышание о моей страстной любви к тебе!
— Я понимаю причину твоего волнения, — прошептала Клавдия.
— Да, — вздохнул Эммануил. — Моя исповедь поразила гостей, в особенности духовенство… Я сбросил с себя тяжкое бремя. Теперь я чувствую себя лучше. Я осмелился сказать им все, дорогая Клавдия. Наконец-то, осмелился! Завтра весь город будет знать, что произошло на пиру. Все равно, жребий брошен! Если мои слова будут истолкованы, как преддверие к открытому возмущению против папы, тем лучше!
Эммануил нашел в себе силы и решимость бороться за любовь и за жизнь. Но Клавдия оставалась задумчивой.
Будущее представлялось ей смутно. Она поднялась из-за стола. Ночной воздух несколько успокоил ее. Внезапно повернувшись к кардиналу, она задала вопрос:
— Отчего же не бежать?
— Бежать? Куда?..
— Разве ты забыл наш разговор в замке Толбино? Ты обещал отказаться от всего и жить со мной вдали от Трента, среди безопасных людей, на незнакомой чужбине.
— Я охотно бежал бы…
Эммануилу страшно было признаться в своем бессилии.
— Но не могу — прибавил он, поникнув головой. — Римско-католическая церковь будет преследовать нас, каждый день будет грозить нам новыми несчастьями. Тебе известно, что церковь не прощает тому, кто предал ее, отдавшись земным страстям. Мы будем странствовать из страны в страну, вечно испытывая лишения и страдания. Лучше оставаться здесь и не обращать внимания на гнев папы, заговоры прелатов и народные возмущения.
— И я останусь с тобой?
— Не бойся. Я уже объявил об этом в присутствии моих гостей и не премину объявить о том перед всем народом. Этот дом — твой. Ты владелица этого замка, и если ты захочешь разрушить его или сжечь, будет поступлено по твоей воле.
Слова кардинала льстили тщеславию женщины. Трепет гордости пробежал по телу Клавдии. Она чувствовала силу своих чар.
— Послушай, Эммануил! Я не прошу и никогда не буду просить у тебя разрешения сжечь или разрушить этот замок, где каждая вещь дорога мне и говорит о нашей счастливой любви. Но есть ненавистные мне лица, которых я хотела бы убрать, лица, которых я не хочу встречать в замке. И я прошу тебя…
Клавдия склонилась к кардиналу и произнесла громким шепотом:
— Я прошу тебя изгнать наших врагов, всех тех, кто устраивал заговор против нас… О, я не прошу от тебя невозможного или нелепого…
— Но, — возразил кардинал, — гонения только увеличат число врагов.
— Пусть! — ответила Клавдия. — Прежде освободимся от наиболее опасных, а потом будем думать о новых врагах. Настал сладкий час мести! Быть может, нам и не придется бежать, если мы приступим к нашему делу с нужным мужестом.
Эммануил склонил голову.
Женщина восторжествовала…
Глава ХI
Наутро слух о возвращении Клавдии распространился по городу с невероятной быстротой и произвел огромное впечатление. Рыцари, поддерживавшие дружеские отношения с графом Антонио Кастельнуово, сообщили ему новость. Прелаты созвали чрезвычайное собрание и постановили обратиться к папе и императору с новой просьбой вмешаться в дела княжества.
Купцы, ремесленники и лавочники опасались, что с возвращением Клавдии, налоги будут повышены. А бедные классы населения, собираясь в задних комнатах кабачков, открыто говорили о восстании. Даже придворные и замковая челядь, чуяли нависшую в воздухе опасность и, с обычной неблагодарностью слуг, уже готовились перейти к другому господину. Нелепые слухи, низкая клевета и чудовищные сплетни, передавались из уст в уста. Горожане не ждали от будущего ничего, кроме разорения. Светское господство дома Мадруццо близилось к бесславному концу.