Взошла луна. Ни один звук не нарушал тишины ночи. Окна замка были ярко освещены. Мартелли решил, что и этот вечер у него пропадает даром. Как теперь показаться на глаза графу Кастельнуово? И что скажет дон Беницио с нетерпением ждущий вестей?
Вдруг ему показалось, будто от замка отплыла лодка. Донеслись всплески весел. Клавдия плыла в обществе Рахили. Неважно!.. Он попытается вонзить в нее кинжал. Лодка приближалась.
Клавдия направлялась к маленькому острову посреди озера. Мартелли налег на весла, стремясь перерезать путь женщинам.
В это время от берега отплыла вторая лодка. В ней сидело несколько молодых людей и девушек. За ней выехала на озеро еще лодка с певцами и музыкантами и, наконец, четвертая лодка с четырьмя солдатами. По озеру гулким эхом разнесся шум закрывшихся в замке ворот. В окнах мелькнул свет и потух…
Лодки приближались к островку. Убийца, мучимый зеленым демоном мести, ждал. Он мог сосчитать число людей в лодке. По шляпам с перьями он догадался, что это были придворные Клавдии. В задней лодке что–то поблескивало: лютня!..
Мартелли оставил весла на воде и сидел неподвижно, глядя на двигавшуюся мимо него процессию. Кто то обратил на него внимание. В одно мгновение, лодка в которой сидели солдаты, подплыла к нему. Бежать? Нет, это только увеличило бы опасность. Лучше спокойно ждать. Когда лодка поравнялась с Мартелли, солдат с алебардой в руке громко крикнул:
— Ты кто?
— Рыбак.
— Что ты делаешь здесь?
— Так просто, — сижу и отдыхаю.
— Где ты живешь?
— Вон там! В той хижине…
— Ладно, — промолвил солдат, — убирайся отсюда!
— Слушаюсь.
Мартелли повернул лодку. Он понимал, что сопротивление было бы бесполезно. Несколько дальше берег островка образовывал каменный выступ, точно клык хищного зверя. Мартелли скрылся за скалою и стал ждать.
Никто не видел его. Никто не подозревал его присутствия. Расстояние же от скалы до острова было — несколько шагов. Мартелли не мог видеть веселившихся, но слышал ясно голоса и смех. Когда Клавдия говорила, остальные смолкали. Голос ее звучал необыкновенно чисто и ясно. По-видимому, все сидели на траве и искренно веселились.
Кто-то начал забавный рассказ, и речь его то и дело прерывалась взрывами громкого хохота.
Что рассказывал он? Обычные вещи: про любовные интриги, надежды, разочарования; про молодых людей, одураченных веселыми вдовушками; про мужей, награждаемых рогами; про старичков, стремящихся воспользоваться запретными плодами, — таковы были рассказы того времени…
Послышался звон стаканов. Клавдия, подняв бокал, сказала громко:
— Пью за забвение!
— За надежду! — воскликнул юный паж.
— За любовь! — поправил придворный.
— За луну! — добавил поэт.
Почему Клавдия пьет за забвение? Неужели красавица решила предать забвению свою прошлую жизнь? Быть может, сегодняшняя ночь — первая ночь ее новой жизни? Не наступает ли час искупления? Какого искупления?
Нет, Клавдия не собиралась раскаиваться, потому что она не считала себя виновной. Грехи ее были грехами любви, а Бог снисходителен к таким грешницам.
Что же Клавдия хотела забыть? Кардинала?.. Ее любовник одряхлел и напрасно стремился продлить весну своей любви. Клавдия не могла не испытывать к нему чувства благодарности. Она не могла не отвечать на его дружбу, которая теперь уже не терзала ее ни припадками буйной страсти, ни муками ревности. Но любить? Нет, Клавдия молода, и новая любовь согревает ей кровь. Забыть? Разве возможно забыть? Потушить сердце и отказаться от жизни?
Клавдия, поднимавшая бокал с душистым изерским вином, не желала полного забвения. Она искала отдохновения для сердца, опустошенного страстью.
Произнося свой тост, она имела в виду кардинала.
С острова понеслись звуки лютни. Ночь была ясной и тихой. Луна стояла на горизонте. Лютни тихо стонали, ожидая ответного вздоха от людей.
После краткого молчания, музыканты снова коснулись струн, и трое певцов запели:
Снова все смолкли. Затем один из придворных поднялся с травы и сказал:
— Синьора и мадонна, тебе известно, что я неизменно выступал за тебя против клеветников. Здесь нет врагов. Здесь мы среди друзей. Прими же выражения моей глубочайшей преданности. Будь я поэтом, я спел бы оду в твою честь, воспел бы твою красоту. Но я только рыцарь. Я могу предложить только руку и меч, которые всегда готовы на твою защиту.