Но эти слова не убеждали девушку.
— Дорогая синьора, — настаивала она. — Не думай, что он неисправим. Я боюсь, что если он будет казнен, дух его будет являться ко мне по ночам!
В первые дни просьбы Рахили не колебали решения Клавдии. Она получила разрешение кардинала казнить преступника и твердо решила, что Мартелли должен умереть. Он дважды покушался на ее жизнь и не заслуживает прощения.
Но Рахиль продолжала настаивать. Девушка уже поднялась с постели и приступила к исполнению своих обычных обязанностей. Она не отчаивалась, так как знала, что Клавдия в глубине сердца была не злой женщиной.
В первые дни апреля, прогуливаясь со своей госпожой по саду, Рахиль снова стала молить о прощении.
— Выслушай меня, синьора, — начала она. — Пойми, что я счастлива, что мне удалось спасти тебе жизнь. Я не испытала бы ни малейшего сожаления, если бы мне пришлось умереть. Я с радостью оставила бы этот мир, сознавая, что тело мое послужило щитом для тебя. Но теперь, когда весь ужас этого преступления остался позади, я прошу простить несчастного! Прояви милосердие и дай мне возможность служить тебе и любить тебя, как пресвятую Мадонну.
Слова, шедшие из глубины души, тронули сердце Клавдии. Она чувствовала, что должна, чем-нибудь, отплатить преданной девушке и согласилась, наконец, исполнить ее желание.
— Я попытаюсь простить его, — проговорила Клавдия в раздумье. — Я прощу его от твоего имени. Но не сейчас, а когда ты оправишься и сможешь сама пойти к нему в камеру. Я не хочу его видеть. Мне трудно снова разговаривать с этим негодяем.
— О, синьора, — воскликнула Рахиль, — ты бесконечно добра!
— Я делаю это для тебя.
— Я тебе глубоко благодарна. Теперь я могу спокойно спать.
Растроганная Рахиль покрыла поцелуями руки Клавдии.
Прошло еще две недели. Мартелли сидел в темнице уже месяц. Никакой надежды на спасение он не имел. Отсрочку казни он приписывал стараниям друзей, вероятно, делавших, все, чтобы спасти его.
Он ошибался. Мало кто был осведомлен о том, что произошло в замке Тоблино. Даже дон Беницио и граф Кастельнуово ничего не знали. Отсрочка казни зависела всецело от состояния здоровья Рахили.
Мартелли не рассчитывал на то, что Клавдия простит его во второй раз. Понятно было его удивление, когда однажды дверь темницы отворилась в необычайный час и, вместо ожидаемого монаха, к узнику вошла Рахиль, в сопровождении служанки и двух алебардщиков.
Месяц тюремного заключения, сильно изменил внешность Мартелли. Глаза его сверкали болезненным блеском, волосы спадали на плечи, спина сгорбилась. Он казался старым и изможденным. От непрерывного ожидания смерти человек стал своею собственной тенью.
Пораженная столь страшной переменой, Рахиль на секунду остановилась в дверях камеры.
Подойдя к узнику, она изменившимся голосом, спросила:
— Ты знаешь меня?
Мартелли поднял на нее глаза и глухо ответил:
— Нет.
— Неужели ты забыл, что сделал со мной?
Мартелли опустил голову и промолчал.
— Ты забыл? — продолжала девушка.
— Нет, помню.
— Но ты не боишься смерти?
— Нет.
— Ты не хочешь больше жить?
— Не очень.
— Ты не сожалеешь о том, что сделал?
— Сожалею, потому что не достиг цели.
— Знал ли ты женщину, которую собирался убить?
— О да! Я знаю ее давно. Но ту, которую я ударил, я никогда прежде не видел.
— А если та женщина, которую ты ранил, простит тебя, будешь ли ты питать вражду к той, другой?
— Нет.
— Я та женщина, которая своим телом заслонила Клавдию. Это меня ты ударил кинжалом. Но я простила тебя и вымолила тебе прощение от Клавдии.
Мартелли сперва не мог понять. Потом щеки его слегка зарумянились, и чувство радости мелькнуло в глазах. Жизнь снова начинала манить его.
— Я признателен тебе, — проговорил он с усилием и, помолчав, спросил: — Прощая, ты не ставишь мне условий?
— Нет, есть одно условие. Ты должен, либо, поступить в монастырь, либо покинуть границы княжества.
Условия были поставлены Клавдией. Мартелли задумался и молчал.
— Позволь мне на досуге обдумать твое предложение, — ответил он наконец.
Признательным взглядом проводил он девушку, вышедшую из темницы. Тяжелая железная дверь закрылась.
Рахиль сообщила Клавдии о своем разговоре с заключенным, гуляя по парку.
— И все равно люди будут называть меня колдуньей, — возмущаясь говорила Клавдия. Они будут утверждать, что мое сердце полно ненависти и злобы, что я разорила народ, довела до унижений кардинала. Народ слеп! Мартелли был нанят духовенством, чтобы убить меня, и дважды совершал покушение. У него нет личных поводов ненавидеть меня, он — слепая игрушка в руках дона Беницио и графа Кастельнуово. Граф считает меня ответственной за смерть Филиберты… А дон Беницио ненавидит меня, потому что я отвергла его любовь… Ты помнишь, когда он приезжал сюда уговаривать меня от имени властей, которых я не знаю и не хочу признать? Он смертельно надоел мне, и я выгнала его. Он бежал отсюда, одержимый бесом ревности и злобы. Это он вооружил против меня несчастного, которого я простила ради тебя. Как грустно, когда тебя проклинают и осуждают люди, которым ты не сделала ничего, кроме добра!