Старая монахиня склонилась в низком поклоне и клятвенно обещала в точности исполнить повеления духовного владыки и князя.
Эммануил вернулся к коляске, ждавшей его у ворот, и сердитым окликом разбудил уснувших возницу и лакея. Испуганные гневом господина, кони понеслись вскачь. Эммануил торопился вернуться в замок; он жаждал побыть наедине. Ему казалось, что ночные тени гонятся за ним, страшные призраки шлют ему проклятья, жадные бесы шевелят совесть и грызут сердце. На полпути ему померещилось, что покойная племянница вдруг встала перед ним и преградила дорогу. На ней было белое платье, и так она была высока, что головой касалась звезд. Но кони, храпя, пронеслись мимо… Эммануил закрыл глаза и не смел взглянуть на дорогу, пока возница не сдержал коней у замковых ворот.
Глава III
Два месяца прошло со смерти Филиберты, и монахини свято хранили тайну. Но граф Кастельнуово, встревоженный долгим молчанием невесты, не зная покоя, стучался в двери княжеского замка, канцелярии Верховного Совета, матери игуменьи и влиятельных вельмож. Мать игуменья, повинуясь приказу кардинала, ответила графу Кастельнуово, что Филиберту давно перевезли в дальний монастырь на юг Италии и передали на попечение ордена «Заживо погребенных». Но слова игуменьи не могли успокоить подозрений и опасений графа.
Клавдия не покидала замка Тоблино. Напрасно она ждала дня, когда ей законной княгиней позволят вернуться в Трент. Фра Луиджи привез плохие вести из Рима. Папа Иннокентий X в собственноручном письме, переданном через фра Луиджи кардиналу Эммануилу Мадруццо, объявил, что находит просьбу кардинала неуместной и грешной.
Кардинал не желал сдаваться. Папа Иннокентий X умер, на престол взошел Александр VII, и любовник Клавдии обратился за поддержкой к королеве Испанской и королю Венгерскому. В своем прошении он умолял Папу «отечески снизойти к его немощи, позволить вернуться в светское состояние и взять жену» и подкреплял мольбу ходатайствами своих духовников фра Макарио из венецианского ордена «младших братьев Христовых» и Ветторе Барбакови из Трентского кафедрального собора. Кардинал был так убежден, что Рим снимет с него священный сан и разрешит вступить в брак, что даже отдал в замке негласное распоряжение готовиться к свадьбе.
Но в то время, как он втайне предавался сладким мечтам, внутри княжества разыгрались события, поставившие в опасность само существование княжества.
Прошло два месяца. Стены монастыря Святой Троицы заговорили. Дон Беницио загадочными и непонятными путями проник в тайну. В Верховном Совете он ничего не сказал, не желая упреждать событий, но сообщил о полученных им сведениях двум из пяти отцов, составлявших кафедральную Палату. Немедленно Палата была созвана на первое воскресенье августа. Чтобы отвести подозрения, местом сбора был назначен дом дона Беницио близ пьяццы Фиера.
В назначенный час собрались все пять членов Палаты. К ним присоединился дон Беницио, допущенный в Палату, как лицо, имевшее сделать важное сообщение.
Совет духовных отцов всегда представлял собой мрачное зрелище. Одни их рясы и высокие капюшоны могли навести ужас. Эти пять прелатов были смертельными врагами кардинала. Они однажды уже осудили его со всей церковной строгостью за отъезд из города «в момент, когда страшное бедствие достигло наивысшего напряжения; а именно, в эпидемию 1630 года»; второй раз осуждение было выражено по поводу его скандальных отношений с Клавдией Партичеллой; и в третий раз отцы ставили на вид кардиналу небрежное управление делами. Их ненависть родилась в 1631 году, когда на их горячий призыв кардинал Барберини ответил назначением на пост диакона Трентинского Джованни Тедескини, римского ставленника Мадруццо. Кафедральная палата подала жалобу. Началась тяжба и длилась с той поры восемнадцать лет.
Наконец, требование «привести в порядок расстроенные дела епископата» было услышано Имперским советом. В качестве представителей Цезаря явились в Трент епископ Брессанонский и барон Тобия Ганлип. Спор решен был соглашением, по которому епископ обязывался впредь все важные дела решать совместно с Палатой. Соглашение сильно подорвало власть и престиж кардинала. Палата быстро использовала новое положение и вмешивалась не только в светские вопросы управления княжеством, но в личные дела кардинала. Из шести человек, восседавших за столом в покоях дона Беницио, ни один не питал добрых к чувств Эммануилу Мадруццо.