Ангелина приняла позу лотоса, положив руки на колени и закрыв глаза, медленно повторяет мантру. Оливер сосредотачивается и, глядя на нее, прислушивается к тишине. Он также копирует позу и закрывает глаза.
– Это тяжело, – говорит он и виновато смотрит на Ангелину. Она легко улыбается и поддерживающе кивает головой. Это внушает доверие.
Это, действительно, тяжело. То и дело приходится возвращать себя из потока мыслей. Сначала слышен внешний шум: кто-то стучит, что-то упало, кто-то идёт, просто непонятный гул или треск. Прислушиваешься к этому гулу. То ли проводка электричества, то ли ветер, то ли в мозгу. Слушаешь этот гул, звук в голове. Он становится ясным. Ангелина вздыхает. Оливер слышит её вздох и, не открывая глаза, старается сконцентрироваться снова. Сначала ощущает боль в мышцах, жжение, колики, зуд. Останавливается на животе. Оливера отвлекают воспоминания и какой-то неосознанный страх и тревога. Опять возвращается к себе. Слышен шум ветра и далёкие звуки. Почти тишина. У Ангелины булькнуло в желудке, и у Оливера мелькает мысль, что надо пойти перекусить.
– Нирваны, экстаза и инсайта не получилось. В следующий раз, – говорит Оливер. – Я бы поел.
– Мы только начали, – обиженно мычит Ангелина. Она остаётся сидеть на диване, надув губы и сморщив лоб. – И ты обещал!
– Как-нибудь в другой раз, – отмахивается Оливер, которому не хочется заниматься психотерапией и погружением в себя. Он встаёт и идёт в столовую, чтобы приготовить бутерброды. Однако, движимый чувством вины, он оборачивается. Ангелина поворачивает голову и улыбается. – В общем, понятно, настроились. Что дальше? Ты говори, я слышу.
– Ура!!! – тут же оживляется Геля. – А теперь будем вспоминать фрагменты из детства от нуля до пятнадцати лет и рассказывать их по очереди. А другой, кто слушает, задаёт уточняющие вопросы. Можно воспользоваться пишущей доской и пометить основные моменты, как что произошло, какие мысли были, какие чувства испытывали тогда и какие сейчас.
– Идёт, – громко отвечает Оливер. – Кто первый начинает?
– Могу я начать. Мне всё равно, – через минуту молчания, Ангелина добавляет, – лучше я. Покажу пример, как надо. Итак, сейчас я подумаю немного и вспомню. Ну, например. Когда мне было примерно пять лет, я залезла в какой-то электрический прибор, он стоял у папы, и меня шарахнуло током. На тот момент я ничего не помню. Это была мгновенная вспышка, меня отбросило волной. Сейчас я думаю, что испугалась. У меня остались шрамы на двух пальцах. Тут же прибежала бабушка и намазала мне их маслом. Я всё.
Оливер в это время заходит в гостиную, неся на подносе чай и горячие бутерброды с сыром, мясом, помидорами и зеленью. Он смотрит тёплым, почти отеческим взглядом на свою подругу. Ставит поднос на стол и садится в кресло напротив Ангелины.
– Ладно, теперь моя очередь. Смысл этого упражнения понять, какие есть эмоции, не прожитые в детстве? А что ты чувствовала тогда?
– Да, да! В этой моей истории эмоции страха. Хотя сейчас не помню, но могу предположить, что я испугалась. И возник он вследствие моего любопытства.
– Ясно. Сейчас я расскажу. Я учился, кажется, во втором или третьем классе, мне было восемь-девять лет. Я был очень застенчивым мальчиком. И вот меня вызывает преподаватель математики к доске. Я был готов и знал урок. Но была проблема, – утром дома я не сходил в туалет. А в школе стеснялся какать в общем туалете.
– Да ты что? Неужели это было? – Ангелина уже догадывается, что будет дальше, и с трудом сдерживает улыбку на губах.
– Мне тогда было совсем не до смеха, – пытаясь придать серьёзность голосу, говорит Оливер. – Дальше интересно, что произошло?
– Да, конечно, – Ангелина понимает, что нехорошо смеяться и даже улыбаться, и как может, сдерживает себя.
– Мне нужно было написать на доске решение задачи. Пока сидел, ещё было терпимо, а когда встал, так и почувствовал, что всё… И вот, я поднял руку, чтобы написать на доске, и меня прорвало. Раздался характерный звук, вот так: «Тпррррррр». И как я не старался сжаться, обделался.
– Бедный, как ты себя чувствовал? Вот это – нереальный конфуз.
– Учительница заметила, когда было уже поздно и когда все стали ржать, и когда стало вонять. Она строго приказала детям не смеяться, взяла меня за руку и отвела в туалет. Там я, сняв брюки и трусы, сидел, закрывшись в кабинке, сгорая от стыда и страха, и плакал, пока не пришла мама с чистыми брюками и бельем. Её учительница вызвала. Когда я увидел маму, расплакался ещё больше.
– Значит, тогда ты чувствовал стыд и страх. А почему тебе было страшно?
– Не знаю, от неожиданности, может быть. Хотя я ожидал и терпел.