Начальник стражи молчал, хотя последние слова Лапидиуса были сродни угрозе.
— Что ж, Крабиль, желаю вам доброго дня, — Лапидиус встал и покинул вахту.
Некоторым образом он успокоился. Пусть теперь Тауфлиб приходит и доносит об их вчерашнем разговоре. Посмотрим, чего он добьется! А Крабиль пусть хорошенько подумает, прежде чем что-то предпринимать против него! Если он попробует поставить его под удар, то ему самому перепадет.
И немало!
Фрея лежала в жаровой камере и чувствовала: что-то изменилось. Звуки были другими. Тише. Отдаленнее. Они доносились с улицы. Она прислушалась внимательнее и вдруг поняла. Нет привычных звуков с кухни: стука горшков, шипения сковородок, бульканья воды. Не слышно шагов Лапидиуса по лаборатории. К тому же не доносятся и голоса Лапидиуса и Марты, которые обычно перебрасываются словечком-другим.
Вчера вечером к ней заходила Марта, и Фрея почувствовала разочарование, что это был не Лапидиус. Он обещал прийти, крикнув в переговорное отверстие. Она ждала. Но напрасно.
И вот она дома одна. В душу закрался страх. Она вспомнила тот день, когда горланящая толпа ворвалась в дом. Как ее обзывали ведьмой, как хотели вытащить и заколоть, как она из последних сил спряталась за стропилами. Теперь она уже спастись не могла бы. Она чувствовала себя слабой и беспомощной, как младенец.
Она всегда презирала страх. И сейчас, борясь с ним, уговаривала себя, что ей уже лучше. Вчера Марта дала ей последние капли из коричневой бутылочки, и не десять, как Лапидиус, а целых семнадцать. Она посчитала. Чудные капли. Лауданум называются они. И на этот раз их действие было особенно долгим.
Почему Лапидиус вчера не пришел? Он же обещал! Лапидиус. Он так старается доказать ее невиновность. Целыми днями где-то ходит. И она чувствовала, что не только в тот день, когда штурмовали его дом, он подвергал свою жизнь опасности. Почему он все это делал для нее? Ладно, он объяснял, что сам когда-то находился в схожем положении, а потом пообещал человеку по имени Конрадус Магнус, что поможет кому-то другому, как тот помогал ему. Да, но это не объясняет, почему он взялся защищать ее от обвинения в колдовстве.
Что же он такое разведал? Время от времени он делал какие-то намеки, но никогда не говорил всего. Может, не хотел ее пугать? Как благородно с его стороны! Только вот если бы он рассказал, она бы разделила с ним его беды и заботы, и притом с радостью. В конце концов, это ведь ее беды, а превратности судьбы легче переносить вместе.
Страх немного отступил. Ей надо выдержать еще два дня, и лечение будет окончено — полных двадцать дней. Тогда она выйдет из этой камеры. Противоречивое чувство охватило ее, когда она подумала об этом. Несчетное число раз она проклинала свою тюрьму, ненавидела эту темноту, тесноту, одиночество, но, с другой стороны, камера давала ей какую-то защиту — защиту от судьи Мекеля, от начальника стражи, от свидетельниц, от всех, кто хотел причинить ей зло. А что ждет ее там, снаружи?
Лапидиус. Он всегда такой благородный. И он поцеловал ее. Она даже не поняла в первый момент, что произошло — так ей было скверно. А потом до нее дошло. И ей было стыдно, так стыдно, что хоть сквозь землю проваливайся. Из-за дурного запаха изо рта, из-за выпавших волос и зубов, из-за ее уродства. А он поцеловал ее, несмотря ни на что! И даже сказал: «Ты принадлежишь мне». Это он, конечно, несерьезно. Она — бедная торговка травами, а он — благородный господин. Просто смешно думать, что всерьез. А все же приятно…
Что это? Голоса? Кто-то ругается? Фрея хотела приподняться, но на это не хватило сил. Тогда она приложила ухо к отверстию теплового канала. Что она услышала, так это голос Марты, долетавший до нее, громкий, пронзительный.
— Ничё она не говорит, как есть ничё! Говорю жа, худо ей, худо! А таперича отстань от меня и проваливай!
С кем это там ругается Марта? С Лапидиусом? Нет, этого не может быть.
— Отстань… ты… — голос Марты стал удаляться. — Проваливай, а него я…
Слышно стало хуже:
— …нет, разрази меня гром, нет!..
А потом и вообще только обрывки бранных слов:
— Бездельни… Мерзав… Бестия!.. Ой-ой-ой!
И тишина.
— Марта? — Фрея закричала в слуховое отверстие так громко, насколько хватило сил. На самом деле это был лишь едва слышный шепот. — Марта!
Служанка не отвечала. С кем она там бранилась? Фрея понятия не имела. Знала только одно: это был не Лапидиус. Марта, конечно, подчас давала волю языку, но в таком тоне она никогда не стала бы говорить с хозяином.