Pagina 19
по-прежнему: амальгирование с целью получения золота и серебра при помощи ртути.
Variatio VII, понедельник, 11 апреля AD 1547
Он снова прищурился. Если так пойдет и дальше, придется обзавестись оптическим средством. Он снова окунул перо в чернильницу. В дверь постучали.
— В чем дело? — крикнул он не особенно вежливо.
Как правило, он был очень обходительный человек, только вот терпеть не мог, когда его отрывали от работы.
Дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Марта, его служанка. Она была крепкой бабенкой двадцати семи лет, с румяными щеками, голубыми глазами и хорошо подвешенным языком.
— Хозяин, знам, вы не больно жалуете, как вам помехи делают, дак я не больно-то и хотела. Токо там начальник стражи, чёй-то у него спешно.
— И что ему от меня нужно? — Лапидиус посыпал песком лист.
— В этой, как ее, камере пыток женщина, они там ее мурыжат, дак она скопытилась, вот они дальше и не могут.
Лапидиус не намеревался лишать себя покоя.
— То, что здесь, в Кирхроде, применяют пытки, довольно гадко. Но я не имею к этому никакого отношения. Это в компетенции городского медикуса. У него есть допуск к этой практике, в отличие от меня.
Лапидиус снова склонился над описанием опыта, но Марта не отставала:
— Дак начальник стражи говорит, медикус-та заболел.
— Хорошо, есть еще цирюльник. Пусть он поможет женщине.
— Дак цирюльник говорит, рука на привязи. Со вчерась. Повредил, бедолага. Потому начальник-та стражи и туточки.
Лапидиус нахмурился, но предался своей судьбе. Видно, она так распорядилась, что не сидеть ему сегодня в тишине и покое за экспериментаторским столом.
— Потерявшая сознание находится в камере пыток, говоришь?
— Дак да, в подвале ратуши, а вам бы поспешать надость.
— Ладно.
Теперь, когда его все равно оторвали от работы, Лапидиус действовал быстро. Он распрямился в свой полный высокий рост и приказал:
— Скажи начальнику стражи, пусть идет. Я следом.
— Да, хозяин, щас, о Боже, Боже! Ну и переполох! — Марта так резво развернулась в дверях, что ее накрахмаленный чепец задел за косяк.
Лапидиус ненадолго призадумался. Врачом он не был, так что у него не было ни инструментов, ни медикаментов, которые он мог бы взять с собой. Только знание некоторых приемов терапии, которые он благоприобрел раньше. В конце концов он взял тигель и смешал в нем соль аммиака с гашеной известью, добавил пару капель летучего масла лаванды и широким шагом покинул лабораторию.
Судья Райнхард Мекель нетерпеливо барабанил пальцами по столу. С шестью заседателями он сидел в подвалах ратуши, и настроение его было не из лучших. Причиной тому была белокурая девушка, которая на его глазах упала в обморок в тисках для пальцев. Фрея Зеклер звали ее. И она была ведьмой. Но, если уж по правде, она так упрямо все отрицала, что не оставалось ничего другого, как подвергнуть ее пыткам, по соглашению с городским советом, конечно.
Пальцы Мекеля нервно отбивали барабанную дробь. Он надеялся, что подозреваемая не умерла. Это повлекло бы за собой еще больше вопросов и допросов, чем обычная процедура пыток. Он надеялся, что недавно поселившийся в городе бюргер, о котором говорили, что он разбирается в медицине, наконец прибудет.
Словно для того, чтобы разогнать его мрачные мысли, в этот момент отворилась тяжелая дубовая дверь, и на пороге появился высокий поджарый человек. Мекель окинул его оценивающим взглядом.
Ему было известно, что новоприезжий был учен, образован и посвятил себя науке. К тому же очень богат. Это ему поведал бургомистр Штальманн на последнем заседании городского совета. Примерно с полгода он проживал в Кирхроде как свободный горожанин, точнее на Бёттгергассе в красивом фахверковом[4] доме в три этажа, который приобрел сразу по прибытии.
Мекель удивился. Человек располагал внушительным состоянием, а его черный плащ видал и лучшие времена. То же касалось и шелковой шапочки на голове, штанов, ботинок и льняной рубашки с кружевами. Наверное, как и многие ученые, он больше занимался своей наукой, чем внешним видом. Мекель вгляделся пристальнее. Лицо безбородое, узкое, с крупным носом и серьезно глядящими глазами. Сеточка морщинок у уголков глаз свидетельствовала о том, что он умел и посмеяться. По возрасту ему могло быть сорок или больше. Но что-то в этом лице было необычно. Мекель отбил еще одну дробь по столу и тут понял: человек был вообще безволосый; у него не было не только бороды, но и бровей, и ресниц.
4
Фахверк (от