— Жена на тебя очень сердится, Иффет. Если бы ты знал, как она расстроилась, узнав, в какую ты попал беду. Хоть одну ночь, но ты должен у нас переночевать обязательно.
— Приеду как-нибудь. А жене своей скажи спасибо.
— Когда ты приедешь? Едем сейчас же.
Я колебался. Об этом визите я ещё думал в тюрьме. Я чувствовал себя виноватым перед семьёй брата, мне казалось, что и Музаффер, хоть он тут уж совсем ни при чём, будет тоже стыдиться за меня перед людьми. Но если я не поеду к ним, то это может показаться ещё более странным и непонятным. Чтобы избавиться от всех этих мук и сомнений, я решился: чем скорей, тем лучше.
— Хорошо, агабей, поехали сейчас. Я сказал, что в салоне очень жарко, и предложил перейти на палубу: в первом классе можно было встретить кого-либо из знакомых, а мне не хотелось ставить брата в неловкое положение.
Музаффер стал жаловаться на свою жизнь.
— Дела у тестя идут неважно. Жена нервничает, хнычет. Я до сих пор не могу устроиться на службу. Теперь найти место просто невозможно. Одним словом, я очень и очень стеснён.
Что мой брат в стеснённых обстоятельствах, я уже знал. Но он рассказывал мне это, наверное, чтобы я не вздумал рассчитывать на его помощь и выпутывался сам, как мог. Напрасно старался. Я и не рассчитывал.
Жена брата встретила меня, как ни в чём не бывало. Её отец шутил по-прежнему глупо и фамильярно:
— Ага, попался, негодник! Сейчас мы тебе надерём уши.
Минуту я стоял в замешательстве, потом, справившись с собой, рассмеялся и в тон ему ответил:
— Не слишком ли много будет: из тюрьмы и тотчас же на виселицу? Помилосердствуйте!
Жена брата покраснела.
— Ну и отмочил! Ну и отмочил! — Старик развел руками.
Я был доволен, что мне представился случай сразу всё поставить на свои места, сказать о главном вот так, шутя, как будто и в самом деле ничего не произошло. Это было куда лучше, чем оправдываться и, стыдясь самого себя, говорить какие-то жалкие слова.
Мой племянник Незих заметно вырос. Он бесцеремонно залез ко мне на руки, растрепал мои волосы и снял очки.
— Оставь дядю в покое! — попыталась его урезонить мать.
— Пусть побалуется. Вы же знаете, я люблю детей.
— Надеемся, скоро аллах пошлёт вам своих!
В сердце моём словно отозвалась ещё одна струна. Я вдруг понял, что ещё одна мечта моя никогда не осуществится: у меня никогда не будет детей. Растить их, воспитывать, дарить им свою любовь и радоваться, видя, как рождаются в их душе ответные чувства. И потом мои дети вдруг узнают, что их отец — вор! Я теперь стесняюсь смотреть в глаза родственникам, а потом я буду стыдиться смотреть в глаза своим детям. Нет, нужно навсегда отказаться от мысли иметь семью.
Вот и этот улыбающийся синеглазый карапуз, пройдёт время, вырастет и, возможно, тоже будет стыдиться называть меня своим дядей.
Мы ужинали в саду. Не успели выпить кофе, как служанка доложила, что в гости пожаловали соседи. Брат переглянулся с женой.
— Вот досада! То носа не кажут, а стоит собраться семьёй, они тут как тут!
Я его успокоил:
— Успокойся, пожалуйста, всё это пустяки. Я порядком устал, да и голова разболелась. Так что разрешите, я покину вас, пойду лягу, а завтра поговорим.
Они опять переглянулись.
— Как хочешь, Иффет. — сказал брат. — Ты у себя дома.
Было ясно: оба они довольны, что я не покажусь гостям.
Брат пошёл встречать соседей, а его жена провела меня в комнату. Она не стала звать служанку, сама приготовила мне постель.
— Спокойной ночи, Иффет-бей. До завтра. Она зажгла ночную лампу и прикрыла за собой дверь.
Мне не хотелось спать. Я открыл окно и посмотрел на небо. Прошло, наверное, минут пять. На лестнице, послышались чьи-то торопливые шаги, затем нетерпеливый стук в дверь.
— Войдите!
Это вернулась жена брата. Мне показалось, что она чем-то взволнована.
— Извините меня, Иффет-бей, что я вас беспокою. Тут в шкафу игрушки Незиха. Вы, наверное, завтра поздно проснётесь, а мальчик, как встанет, сразу тянется к игрушкам. У него такие вот причуды.
Женщина открыла шкаф, пожалуй, слишком роскошный, чтобы хранить в нём детские игрушки, и стала что-то быстро собирать, стараясь, чтоб я не увидел, что именно она берёт. В спешке она уронила какой-то предмет, и я незаметно взглянул на пол.
Слава богу, игрушка, которую она с такой поспешностью хотела унести из этой комнаты, оказалась небьющейся: это было жемчужное ожерелье!
Глава тридцать первая
Я нашёл себе дешёвую комнату в районе Джихангира. Иногда я заходил в контору к Джелялю.
— Ничего, что я зачастил к тебе? — словно в шутку спросил я его однажды. — Смотри, как бы частое общение с уголовником тебе не повредило.
— Ты удивишься, Иффет, — с печальной улыбкой возразил Джеляль, — если узнаешь, какие уголовники сюда ходят. Например, человек с золотыми зубами, которого ты встретил здесь прошлый раз, уже трижды судился за подлог. А шикарно одетая дама — она заходила в тот же день — вдруг при таинственных обстоятельствах, будто в кино, оказалась вдовой — её мужа отравили, но полиция виновных не обнаружила. Через шесть месяцев эта самая дамочка преспокойно вышла замуж за своего бывшего зятя. Человек, с которым я разговаривал перед твоим приходом, — честный торговец. Я тоже, надо думать, вполне честный делец. Но это не помешало нам с глазу на глаз обсуждать все способы, какие существуют, чтобы не платить по векселям наследникам кредитора, погибшего в катастрофе. Конечно, после этой сделки, — а дело может быть скандальным, — мне тоже кое-что должно перепасть. Все эти и многие другие посетители — весьма почтенные, уважаемые, вполне солидные люди. Для них суд, скандал и даже тюрьма — мелочи жизни, временные неприятности, из-за которых не стоит расстраиваться.
— Большое спасибо. Ты меня успокоил. В таком случае не будем и мы расстраиваться, — всё в том же шутливом тоне продолжал я. — Горбатому, говорят, легче утешить своего собрата по несчастью.
— Знаешь, в чём твоя главная беда? — с горечью продолжал Джеляль. — Ты от рождения честный человек, честность у тебя в крови. Иначе ты давно бы уже забыл об этой истории.
— Ты скажешь, Джеляль!
— А ты думаешь, весь Стамбул только одним тобой и занят? Ей-богу, ты меня удивляешь!
Джеляль, засунув руки в карманы, взволнованно заходил по комнате, громко стуча каблуками.
Я взял со стола лист папиросной бумаги и начал протирать стёкла очков, тихонько насвистывая. Потом поднялся.
— Ну ладно, я, пожалуй, пойду. Не буду мешать — у тебя дел много.
Джеляль помолчал.
— Да, дел у меня хватает. Но твоё дело сейчас самое важное. Ты слабый человек. Не можешь сам ничего решить. Садись, поговорим.
— Прежде всего, хочу внести поправку: я вовсе не слабый. У меня достаточно смелости, я ничего не боюсь и готов на всё. Только.
— Хорошо. Продолжай учиться!
— Юристом я уже не смогу быть.
— Стань учителем.
— Подумай сам, разве может учителем быть человек с подмоченной репутацией?
— Тогда найди себе работу в торговой фирме.
— А ты сам, на месте хозяина фирмы, согласился бы взять на работу бывшего вора?
— Так и знал, что ты задашь мне именно этот вопрос. Ещё одно доказательство, что ты слабый человек. Чтобы победить стыд, дорогой Иффет, надо тоже иметь большую силу.
— Золотые слова, Джеляль! Из тебя вышел бы хороший учитель.
Джеляль смерил меня ироническим и даже презрительным взглядом.
— Я понимаю, ты переживаешь кризис. Со временем твоя рана, безусловно, заживёт. Но сейчас, как я думаю, главное для тебя найти работу, пусть даже самую пустую, — лишь бы она вернула тебя к жизни. Об остальном подумаем потом. А теперь будем бегать по городу, не жалея ног, пока тебя не устроим.