У девушки было милое моему сердцу стамбульское произношение. Что я мог ей ответить? Легче всего, конечно, было сказать: «Сами видите, в каком мы положении. Что я могу вам посоветовать?»
По её виду, по её голосу я понял, что она в отчаянии. И, не найдя иного выхода, она обратилась ко мне, как будто это была её последняя надежда.
— Ваша матушка заболела сейчас, в поезде?
— Нет. Но в последнее время ей было лучше. И когда погода вроде бы установилась, мы тронулись в путь. А тут на нашу голову такая беда. Девушка не выдержала и заплакала.
— Вы едете из Измира?
— Да, из Измира. Теперь вот должны возвращаться в Стамбул.
Мы вошли в вагон. Больная мать этой девушки, женщина средних лет, лежала укутанная толстым одеялом.
— Мама. Мамочка, — тихо позвала её девушка. Женщина с трудом подняла веки, посмотрела на дочь, хотела что-то сказать, но тут же опять впала в забытье.
— Не волнуйтесь, барышня, я сделаю всё возможное, чтобы вам помочь. Ждите меня здесь.
Я выбежал из вагона и кинулся разыскивать своего Ибрагима. В нашей фирме Ибрагим служил разъездным агентом. Он был родом из Айдына, — хороший такой парень из крестьянской семьи. Год назад он потерял руку под Чанаккале[25]. Сильный, смелый, очень энергичный, Ибрагим оказался у нас самым незаменимым работником. Будучи человеком негордым, я относился к нему всегда по-товарищески, особенно во время наших совместных поездок. И потому, наверное, он во мне души не чаял.
Я ему рассказал обо всём, — мол, так и так, надо во что бы то ни стало помочь больной женщине.
— Сделаем, бейэфенди! — без колебания ответил Ибрагим. — Запросто! Уж если Ибрагим говорит «запросто», то, значит, он найдёт выход из самого что ни на есть безвыходного положения.
— Деревня неподалёку, — сказал Ибрагим. — Полчаса — и мы там. Видите, народ уже пошёл. В деревне мы найдём, куда поместить нашу больную. Заодно и себе ночлег подыщем.
— Хорошо, но как её туда доставить?
— Запросто, беим! За десять курушей найдём себе помощника, возьмём пару палок, сделаем носилки, положим больную и понесём.
— Ради Бога, Ибрагим, сколько бы это ни стоило, я заплачу.
— Только прошу тебя, не вмешивайся, ради аллаха, когда я буду торговаться. Что, тебе денег некуда девать? Я тотчас.
Ибрагим стремглав бросился к головному вагону и исчез в толпе.
С Ибрагимом мы ссорились только по одному поводу: он всегда разводил экономию и любое дело старался обстряпать, чтобы было подешевле. Наивный парень! Он полагал, что переплаченные десять курушей могут отразиться на благосостоянии хозяев фирмы, ворочавших десятками и сотнями тысяч лир. Когда же я, чтобы ускорить дело, не торгуясь, выкладывал требуемую сумму денег, он вечно совал свой нос и начинал отчаянно торговаться — с грузчиками, с чиновниками, с таможенниками. Если я отмахивался от него, он с нескрываемой досадой говорил:
— Тебе что, беим, денег некуда девать?
Вскоре Ибрагим вернулся с каким-то бедно одетым человеком. Они быстро сделали носилки и на них положили больную, плотно закутали её в одеяло, а сверху ещё накрыли куртками. Ибрагим даже снял с себя непромокаемый плащ.
— Смотри, простудишься, — предостерег я Ибрагима.
— Ничего, нести всё-таки далеко. Вспотею, ещё хуже будет. Одной-то рукой трудно будет.
Наконец наш маленький отряд тронулся в путь. Я взял свой чемодан, в руках у девушки был лишь небольшой саквояж.
Идти против ветра было нелегко. Время от времени она останавливалась, чтобы перевести дыхание. Её чаршаф побелел от инея.
— Вам тяжело, дайте мне ваш саквояж, — предложил я.
Она с благодарностью посмотрела на меня.
— Ни в коем случае, эфенди. Да будь у меня немножко больше сил, я сама бы понесла ваши вещи. Я так вам признательна.
— Право же, это все пустяки. Долг каждого человека.
До самой деревни мы не обменялись больше ни словом, даже не познакомились.
По дороге Ибрагим со своим напарником всего два раза останавливались, опускали на землю носилки, чтобы передохнуть.
— Ты очень устал, Ибрагим. Дай я немного понесу.
— Лучше себя донеси, беим! — отшучивался Ибрагим, потом серьёзным тоном добавлял: — Я совсем не устал, просто неудобно мне, ведь одной рукой приходится тащить. Вон моему товарищу — хоть бы что!
Бедняга Ибрагим завидовал, что у его товарища обе руки.
Навстречу нам попалось несколько деревенских парней, они шли поглазеть на застрявший поезд. Ибрагим узнал у них всё, что нам было нужно. Мы добрались до деревни, через четверть часа уже устроили больную, а потом нашли ночлег для себя. Женщины остановились в небольшом домике у одинокой старухи, солдатской матери.
— Да ежели больной нельзя будет ехать, живите здесь сколько душе угодно, — успокоил староста. — Заплатите старухе — и дело с концом. Она же вас век благодарить будет.
Пожилая крестьянка принесла охапку хвороста, развела огонь, расстелила для больной чистый ватный тюфячок.
Девушка достала из саквояжа лекарство.
— Мама у нас частенько болеет, потому без лекарства мы-никуда не ездим, — объяснила она.
Я спросил, чем больна её матушка.
— Давно уже болеет, очень она слабая и нервная. А смерть моего брата совсем её подкосила.
Больная отогрелась около огня и стала понемногу приходить в себя. Она открыла глаза, удивлённо посмотрела вокруг и даже сказала несколько слов. Девушка налила в глиняную кружку из чайника кипятку, заварила липовый цвет и стала поить её, как маленькую.
— Как ты себя чувствуешь, мамочка? — спрашивала она, гладя ей руки. — Если бы не этот господин, мы бы, наверное, погибли. У тебя ничего не болит?
— Надеюсь, ночь пройдёт спокойно, — сказал я, вставая и раскланиваясь. — Если что вам потребуется, не стесняйтесь, дайте нам знать. Утром я вас навещу. Девушка проводила меня до дверей.
— Не знаю, как вас и благодарить, бейэфенди. Не нахожу просто слов.
Глава сорок вторая
Ветхая крестьянская лачуга, в которой мы нашли приют и ночлег, всю ночь сотрясалась от ветра. Скрипели доски, с печки сыпалась глина, в трубе жалобно завывал ветер. Всю ночь я не сомкнул глаз. Утром спросил у Ибрагима, что нам делать дальше.
— Ничего, — ответил он. — Сейчас растопим печь, и можешь сидеть да греться. Дороги замело. Даже мост за деревней, говорят, рухнул. По деревне и то не пройдёшь. Дай бог, дней пять тут просидим.
— Хоть бы добраться до Ушака.
— А чего беспокоиться, беим! В дороге разное случается. Надо благодарить всевышнего, что хоть здесь устроились. Другим и того хуже. Немного погодя схожу к поезду, посмотрю, как там наши попутчики.
— А как чувствует себя больная?
— Только что у них был. Вроде бы всё в порядке. Раздобыл им кое-что поесть. Хозяйка-старуха готовит завтрак. Пусть тебе спасибо скажут.
Ибрагим — мастер на все руки, хоть и был сам без одной руки, — быстро приготовил отменную похлёбку, и мы поели. Я оделся и вышел навестить больную.
Сначала я решил заглянуть на минутку, чтобы только поздороваться, и сразу же вернуться домой. Но девушка, увидев меня, очень обрадовалась, сказала, что её мать хочет со мной побеседовать. Почти целый час мы просидели около печки, в которой весело горел огонь. В комнате было тепло и пахло сосновыми дровами.
Больная оказалась нервной, избалованной стамбульской дамой, лет сорока пяти. К утру ей стало лучше, но она всё ещё была очень слаба, то и дело закрывала глаза, словно впадая в беспамятство. Она была замужем за отставным полковником, и жили они в Бейлербее[26]. Месяц назад вместе с дочерью поехала в Измир навестить тяжело раненного сына. Он был артиллерийским лейтенантом. В бою под Чешме[27] его ранило в грудь. Отправили в Измир, в госпиталь. Сделали две операции, но спасти не удалось.
Вспомнив о сыне, больная расплакалась.
— Ах, бейэфенди, если бы вы только знали, каким прекрасным мальчиком был наш Хикмет. Чистосердечный ангел. Без него мне жизнь не мила. Она, наверное, долго говорила бы о любви к сыну, если бы не девушка, которая сидела рядом, задумчиво устремив взгляд в огонь. Она вдруг встрепенулась и, умоляюще глядя на мать, сказала:
25