— Не смей! Это подарок! Сломаешь — прибью! — снова взвилась Юля, даже на носочки привстав, кажется. Сжала кулаки от гнева. Подхватила устройство, проверяя, не разбилось ли.
— И кто тебе эту гадость подарить додумался? — все еще недовольно хмыкнул Дан, подозревая, что ответ ему вовсе не по вкусу будет.
— Жених, — выставила она вперед подбородок.
— Ни фига он о тебе не заботится, если эту хр*нь подарил, — хмыкнул Богдан, стиснув руки в карманах так, что сухожилия заломило.
Хотелось заорать и выматериться, но давно привык держать сардоническую маску.
В мокрых штанах стоять было уже прилично холодно и противно, но уходить переодеваться сейчас казалось не ко времени.
— А кто заботится? Ты?! — хмыкнула Юля с сарказмом. — Кто меня, вообще, курить научил, Дан? Напомнить? — посмотрела с вызовом, но каким-то горьким, давящим на его плечи.
Окей, он принял удар. Справедливый упрек.
— Был не прав, признаю. Но я бросил, Юль. И тебе пора… Сама же знаешь, вредно, ну на фига нам это? — боги, о чем он?! Приехал ей мораль читать о вреде никотина? Три «ха-ха». Точно не роль Дана.
— Бросил?! — у нее голос стал ломким и сиплым, словно бы вновь слезы от него прятала.
У Дана что-то за грудиной комом встало, давя на солнечное сплетение. Не понравился этот тон. До подкатывающего, давящего ледяного шара в животе…
— Это у тебя хорошо получается, да, любимый мой?.. Бросать, растаптывать, отказываться… — от слова, которого кучу времени от нее не слышал, должно было бы в кайф стать…
А вместо этого, как приговор почему-то услышал.
Сдавило виски, застучало в голове. Потому что тон Юли, выражение ее глаз, когда из себя… выплюнула это «любимый», било наотмашь куда сильнее удара ее тонкой руки недавно.
А она, будто не заметив, как Дан на это отреагировал, подошла вдруг ближе.
— Ты бросаешь легко и без напряга, ни к чему крепко не привязываешься. Даже наоборот… — ее руки легли на его голые плечи, но Дан весь на звуке сосредоточился. Не мешал ей… хотя тело отозвалось, наслаждаясь каждым прикосновением, словно впитывал каждую молекулу любимого запаха, поглощал тепло тонких пальцев, едва ощутимо обводящих линии его татуировок.
— Не-е-т. Ты убегаешь, как твоя мать. А я вот так не умею… не могу… Я если начала, то это всерьез и надолго, — Юля вдруг привстала на кончики пальцев и почти-почти прижалась к его губам.
Но не коснулась, щекоча рот Дана своим дыханием.
Он сам подался чуть вперед, намереваясь ее поцеловать, но тут же Юля отклонилась и покачала головой, прижав палец ко рту Богдана.
— Знаешь, когда я курю, Дан? — как-то хрипло спросила Юля, вновь замерев в миллиметрах от его лица и губ, но и палец не убрала.
Глаза в глаза смотрят. А ее ресницы мокрые, и вряд ли от душа, под которым стояли пять минут назад.
Он покачал головой, почему-то не в состоянии сейчас говорить. Богдан слишком хорошо знал Юлю, чтобы не прочувствовать ту боль, что стояла за каждым ее словом. И…
Окей, он не хотел об этом думать, как и обычно, но, дьявол (!), и отстраниться от той муки, что она давила в себе, не мог. А еще, НЕ впервые за все эти годы, но отчего-то невыносимо остро именно сейчас в мозгу вспыхнул вопрос: что, если он совершил греб**ную ошибку, поверив не тем, кому стоило верить?.. Возможно, потому, что отец со своей просьбой пришел, несмотря на то, что раньше говорил?
Однако же стоит и молчит, будто проклятый, соляным столбом, как заморозило…
— Я курю, когда хочу поцеловать тебя, Дан, — хрипло, словно усмехаясь, выдохнула Юля. Но ее глаза при этом… Боги! Он как в бездну боли смотрит. И все слова застряли в горле! — Когда обнять тебя хочу, просто опустить голову на плечо, а тебя нет рядом…
Одна рука Юли, как бы демонстрируя все, что она шептала, скользнула по старой, самой первой, татуировке в виде феникса, взлетающего на его плече. Символ бесстрашия, набитый когда-то на пике какой-то эйфории от выигранного заезда, на кураже… И отцу назло. Скользнула ниже на руку, добираясь до тату компаса, который должен был вести его к цели… Вторая рука стиснула морду медведя, набитую на другом плече. Затем обе ладони скользнули выше, накрыв ее «отпечатки» у самой шеи Дана.
Пальцы сжались, Юля, будто еще больше приподнялась, опираясь на него, на руки Дана, уже сжавшие ее талию, а он сам же не помнил, когда успел ухватить ее… «свое, кровное»!
— Знаешь, каково это, курить по пачке в день? — она уткнулась в ямку между его шеей и плечом носом, словно запахом кожи Дана дышала. — Или как дико ломает, когда ты запрещаешь себе курить и звонить тебе, сама себе не позволяешь тоже… Как наркоман… Хуже, чем когда тебя опоили. А надо еще учиться, работать, улыбаться всем, и, мать т**ю, делать вид, что у меня все прекрасно! И я девочка-припевочка, блин, а не изломанная внутри наркоманка, подсевшая на тебя! — под конец голос Юли стал злым, полным такой боли, что он непроизвольно ее сильнее к себе притиснул.