Тальп убирает ёмкость. Я шиплю от боли и с силой отталкиваю чужака. Он замирает на секунду, а затем в его глазах вспыхивает безумная ярость.
— Я сказал тебе: твоё пламя ничем тебе не поможет, светлячок.
Светлячок?..
Он вновь хватает меня, и под его пальцами плечо охватывает боль, от которой я не сдерживаю стон. Инсигнии то мерцают, то гаснут.
— Прекрати сопротивляться! — рычит мужчина.
Моё тело бьёт дрожь.
— Генерал Бронсон, — предупреждающе шепчет женский голос из-за спины незнакомца.
— Насилие — это попытка помочь человеку понять быстрее то, с чем ему всё равно придётся смириться позже, — отвечает главный, но отнимает руку от моего плеча, вызывая очередную вспышку боли. Его лицо с отвращением смотрит на меня сверху. — Мы нашли её в огне, и посмотрите: она выжила. А от моего мимолётного касания умрёт? Очень сомневаюсь… — Потом он обращается ко мне: — Исцели себя, как положено!
Чья-то чужая воля заставляет меня плюнуть ему в лицо, но чужак проворно отступает, прежде чем я это сделаю, и плевок падает на пол, сопровождаемый убийственным взглядом незнакомца.
Может, если бы я видела лица других тальпов, у меня появилась бы надежда, что кто-то мне сочувствует. Вдруг я увидела бы в их глазах сострадание? А если наоборот?..
К реальности меня возвращает лязг и голос главного, когда стена разверзается и люди направляются к ней:
— Мы не можем потерять объект. Мне нужна команда, которая разберётся, как сделать так, чтобы оно выжило.
Какие страдания мне готовит этот Мучитель? Какую боль я познаю прежде, чем погибну?..
Чужаки исчезают за стеной. Я остаюсь во мраке и пытаюсь отдышаться, то и дело зажмуриваю глаза, чтобы не закричать, а когда открываю их вновь, по щекам текут слёзы.
Вдруг озарение, возникающее в моём сознании, приносит большую боль, нежели раны на теле.
Я среди тальпов…
Выжила, оказавшись лицом к лицу с пламенем, но наверняка погибну от руки собственных предков. Если эти люди представляют всё человечество, когда-то трусливо сбежавшее на станцию, то я пожалею, что не погибла ещё на планете, в том пламени…
Даже Фортунат, даже моя бабушка не смогут меня спасти. Никто не придёт и не заберёт меня домой. Я здесь одна.
Хаос, риск, позор, отверженность, неуважение. Всё, чего я всегда боялась, теряет значимость. Слабость — вот что по-настоящему ужасает…
Я закрываю глаза и чувствую, как тело и разум слабеют, проваливаются в темноту, которая меня окружает. В моём сознании возникает лицо смуглой женщины с удивительными глазами. Наши взгляды встречаются, и она обещает: «Мы всегда будем с тобой».
Никогда в жизни мы не встречались, но мне отчаянно хочется верить, что женщина говорит правду.
ГЛАВА 8 (ГАБРИЭЛЛА). ЧЁРНАЯ ПУСТОТА
Тело и разум ослабли. Темнота затягивает меня и поглощает, как тонут в густом тумане силуэты небольших деревьев.
Я застряла между жизнью и смертью: не чувствую тела, но осознаю, кто я такая и где нахожусь, помню, как ладонь, грубо схватившая меня за шею, вызывала холод и жар одновременно.
«Твоё пламя ничем тебе не поможет, светлячок».
Я помню боль в плече, когда на него переместилась рука.
«Исцели себя, как положено!»
Я помню одиночество, безжалостно охватившее каждый уголок моей души, когда я осознала, что никто меня не спасёт.
«Мы не можем потерять объект. Мне нужна команда, которая разберётся, как сделать так, чтобы оно выжило».
Чьи-то голоса разносятся, как эхо, как отзвук другого мира. Они становятся громче, раскачиваясь в воздухе. Звуковые волны доходят до меня, подобно кругам на поверхности воды, пока вдруг в самую толщу не падает булыжник.
— Мы вытащили объект из огня, — это голос Мучителя, способный заставить меня дрожать, но я не чувствую тела. — Оно было покрыто этими бутонами. Но под ними явно находились раны. Мои люди пытались их осмотреть, но от объекта снова прыгали искры. В итоге обожглись и мои, и это. Что бы это ни было — самозащита или болезнь — мне нужно, чтобы объект остался невредимым. Если моя разведка не ошибается, то прежде, только оказавшись в плену, светлячки сразу же убивали себя, лишь бы не оставаться среди нас.
Я не успеваю ужаснуться, как слышится незнакомый мужской голос, низкий и шершавый, но более приятный, чем голос Мучителя:
— Мы могли бы отыскать людей, которые знают, что происходит.
— Нет-нет, — возражает собеседник, — слишком рискованно. Такие люди есть только в Эпицентре, но связываться с Первым крылом — самоубийство. Мы должны разобраться самостоятельно.
— Тогда как? — спрашивает незнакомец, и Мучитель отвечает:
— Мы заглянем в сознание объекта.
Эти слова приводят меня в ужас, но я не успеваю больше ни о чём подумать, как снова утопаю в пустоте.
* * *
Иногда мрак пугает, но порой он может завораживать, как сейчас, когда свет подчёркивает его густоту, и лоснящиеся нити переплетаются с ослепительными лучами. Темнота и свет танцуют вокруг меня, перетекая друг в друга, как части одного целого.
«Не бойся», — шепчет внутренний голос. Но я и не боюсь: я очарована.
«Не впускай», — вдруг отчётливо слышу новое требование.
Перед внутренним взором появляется картина: человек сидит в позе лотоса, точнее, видно только его силуэт и полупрозрачное тело, словно сотканное из фиолетовых нитей; вдоль туловища расположены семь пульсирующих разноцветных кругов.
Потом я вижу несколько лиловых человеческих силуэтов. Они стоят рядом и держатся за руки, а у них в груди мерцает и переливается пространство, полное звёзд. Кажется, можно протянуть руку и коснутся материи: на ощупь она наверняка будет мягкой и тягучей.
Образ вновь меняется: в тёмном космическом пространстве я вижу только кисти, уходящие прямо во тьму. Между ладонями медленно вращается голубая планета с материками, покрытыми желтоватыми, коричневыми и зелёными пятнами.
Вдруг я чувствую, будто падаю во мрак, и в следующее мгновение ясно ощущаю своё тело.
Раны почти исцелились: наверняка прошло достаточно времени, бутоны на моём теле налились жизненной силой и скоро распустятся.
И меня манит свет. Его источник совсем незначительный, но, окружённый темнотой, он не гаснет, и я невольно тянусь к нему, что вынуждает меня открыть глаза.
На меня смотрит человек с самой необычной внешностью, которую я когда-либо видела.
Я не художник, и смысл линий скрыт от меня, но трудно не заметить, как все черты словно куда-то устремляются: продолговатое лицо, высокий лоб, длинные очерченные брови, прямой нос, заострённые губы, волосы затянуты в тугой пучок на затылке. Но самое удивительное — это миндалевидные глаза… Они чёрные, как каменный уголь и зияют притягательной пустотой…
Я никогда не видела такой темноты. Её можно сравнить только с космосом, и даже он покажется светлее. Чёрные волосы, чёрные глаза… Что может быть хуже?.. По крайней мере, для эдема…
Очнувшись, я бегло осматриваю незнакомца, и, хотя вижу только его плечи и грудь, меня начинает трясти от осознания, насколько он, должно быть, высокий и сильный. В моём сознании всплывает образ из полузабытых снов: высокий мужчина с широкими плечами, чьё лицо было скрыто в тени, и даже крадущийся луч света так и не выхватил его из тьмы… А потом другой образ: я вспоминаю чёрные — уже мои — волосы в отражении озера. И сердце сжимается не просто от ужаса, но от какой-то необъяснимой и непонятной мне самой тоски.
Глаза слепит неестественный свет, однако кажется, будто вокруг человека собираются тени, и я не могу понять, правда так происходит или это лишь плод моего воспалённого воображения.
Лицо словно заморожено, ни одна мышца на нём не шевелится, в то время как пронизывающие глаза смотрят прямо, словно придерживаясь какой-то невидимой линии. Смотрят прямо на меня.
И неконтролируемый страх запоздало обрушивается на мою голову: по телу загораются инсигнии и начинают мерцать разными цветами, словно их судорожный блеск может меня защитить. Глупо, ведь под такой плотной, удушающей тканью рисунки всё равно не видно.