Иначе не выжить. Иначе не сохранить рассудок. Вслед за растерянностью приходит презрение к себе. Я не только не способен защитить родных мне людей. Я не способен справиться с самим собой. А потом я вспоминаю её взгляд и шёпот, такой искренний и восхищённый, словно мои слабости — это достоинства.
Я боюсь эту девушку.
Не представляю, сколько проходит времени. Я перестаю слышать звуки и видеть что-нибудь перед собой. Даже не чувствую боли в рёбрах и поэтому буквально подпрыгиваю на месте, когда в левом ухе звучит голос Алана:
— Дэн, мы ждём тебя в Бункере.
Ещё пять-десять минут я провожу в кабинете, надеясь, что сердце перестанет так дико стучать. Понимая, что время идёт, а легче мне не становится, я выхожу из лаборатории. Путь до Бункера уже не волнует меня, равно как и то, зачем я спускаюсь под землю. Вчера мне пришлось доложить Бронсону о результатах исследования, которые, будь моя воля, я скрыл бы ото всех, особенно от генерала. Возможно, однажды то, что я умолчал хотя бы немного, раскроется, и тогда мне конец. Но сейчас меня это не интересует. О том, что рассказала сегодня Габриэлла, что она сделала для меня, он точно не узнает!
Я напоминаю себе, зачем иду в Бункер: Бронсон велел вживить чип слежения.
Бреду как в тумане и мне не составляет никакого труда игнорировать удивлённые и настороженные физиономии солдат генерала. Незаменимый Харви Харрис провожает меня в комнату допросов, несколько раз пытаясь меня поддеть, но даже напряжённой обстановке не под силу отвлечь от внутренних монологов, и я бы не смог сказать, какие именно гадости мне бросал громила на этот раз.
Когда за мной закрывается дверь, я вижу перед собой Бронсона, Алана и Коди. Мой взгляд останавливается сначала на привычно настороженном Джонсе, а затем на Практиканте, вид у которого взъерошенный и как обычно напуганный. Сьерры здесь нет, зато Коди в Бункере. Странно.
— Я наслышан, что куар-код сделан. Браво. Я впечатлён твоими успехами, — радостно сообщает генерал, и мне остаётся надеяться, что в гости к Габи наведывался Джонс, а не сам Бронсон. — Пришло время позаботиться и о тебе.
В ответ на воодушевление генерала я с трудом выдавливаю улыбку, надеюсь, она выглядит сколько-нибудь убедительной.
— Твой приятель поможет нам с чипом, — сообщает генерал, переводя взгляд на испуганного Коди. — Мы можем доверять только профессионалам.
Ярко выраженного сарказма нет, но в похвале всё-таки мало приятного, да и логичного. Коди, хоть и учёный, не может похвастаться богатой медицинской практикой.
— Мы подготовились, как положено, — Бронсон поднимает руки, словно призывая меня приглядеться к комнате допросов, и только сейчас я по-настоящему возвращаюсь к реальности.
Я легко отыскиваю причину ужаса, отражающегося на лице Коди: столешница в комнате за стеклом заставлена медицинской аппаратурой, а в центре, как предвестник чьей-то смерти, блестит хирургический стол. В совокупности с диковатой улыбкой на губах Бронсона и огромными глазами Коди и Алана вся эта картина кажется воплощением сцены из фильма ужасов.
— Для вживления чипа нужна такая основательная подготовка? — я заставляю себя произнести эти слова как можно увереннее, но, по-моему, звучит неубедительно.
— Думаю, я смог бы управиться и с парой-тройкой устройств… — с готовностью подхватывает Коди, а я даже представить не могу, что ему стоит проявить такую смелость. Но это бесполезно, потому что генерал сразу же парирует с безумной улыбкой на губах:
— Ты хочешь, чтобы мы вживили чип между пальцев, а завтра он вырезал его перочинным ножом?
Жёсткий вопрос звучит так неожиданно и совершенно не вяжется с воодушевлением Бронсона, что мы трое переглядываемся, не в состоянии скрыть потрясение.
Так и не дождавшись никакого отклика, генерал сообщает:
— Нет, мы вживим его в грудь. Или ты хотел бы прямо в голову?
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
В комнате допросов ответ держит моё сердце.
Бронсон смотрит на меня с любопытством. Он любит испытывать человека, чувствовать, что собеседник испугался. Ему нравится давать заведомо проигрышный выбор и наслаждаться, наблюдая, как человек мучается этим выбором.
— Конечно, в гр-у-удь, — тянет генерал. — Чип из кремния в виде небольшого цилиндра длиной примерно четыре миллиметра и диаметром полтора, — произносит генерал, обходя меня вокруг, потом он останавливается и смотрит мне прямо в глаза.
— Или ты передумал?
Началось. Вот он, первый случай, когда я вижу истинное лицо генерала.
— Нет, — произношу твёрдо, и меня пугает металл, который звенит в голосе.
— Вот и славно. — От оскала Бронсона перекашивается всё лицо. — Безопасность у нас превыше всего. Мы выстраиваем сотрудничество только на доверии.
Сегодня ночью я уже слышал эти слова, но от другого человека. Надеюсь, это просто совпадение, и генерал об этом не знает.
В буквальном смысле прикусываю язык и решительно направляюсь в комнату за стеклом, а себе мысленно задаю вопрос: «Как далеко я готов зайти?» «Ты знал, что так будет. Знал, что Бронсон покажет истинное лицо», — отвечает внутренний голос, но на самом деле всё, что меня волнует: рана в районе рёбер.
Я подхожу к столу, расстёгиваю рубашку и стараюсь стянуть её с плеча и груди так, чтобы Коди мог вживить чип. Стоит мне сесть на стол, как я вижу, что передо мной уже останавливаются побледневший Алан и улыбающийся генерал. Идти придётся до конца.
Коди поспешно включает устройства, вытягивает из них какие-то провода и крепит на моей коже ледяные присоски. Бронсон останавливает суетящегося возле меня Практиканта и сообщает:
— Нет. Ближе к сердцу.
Он указывает на мою грудь, и я, стиснув зубы, молча выполняю приказ, стараясь не замечать искажённые страхом лица Алана и Коди.
До конца значит до конца.
Пока каждый из мужчин по очереди что-то неразборчиво лепечет генералу, а тот отвечает отказом на любые предложения, я скидываю провода и стягиваю рубашку вместе с майкой.
Тук-тук. Тук-тук.
Ему достаточно увидеть мои рёбра. Достаточно распознать укус пчелы…
Бронсон не сводит с меня глаз, как будто его слова всё-таки не совпадение, и он ожидает увидеть улики, которые меня погубят.
Но стоит мне обнажить грудь, и в его взгляде отражается разочарование, а искра потухает, как на кончике догоревшей спички.
— Я уйду, чтобы не мешать вам, — сухо произносит генерал, — однако мои глаза повсюду.
Не знаю, говорит он о предстоящем вживлении чипа, или о том, чем я занимался сегодня ночью, в свободное от работы время, но Бронсон недовольно шевелит губами и вылетает из комнаты. Алан на мгновение переглядывается со мной, выпучивает глаза и качает головой, а затем отправляется вслед за своим командиром.
Я опускаю взгляд и вижу, что на моих рёбрах не осталось и следа от укуса пчелы…
Коди ошеломлённо выдыхает и открывает рот, чтобы что-то сказать, но я предупреждающе смотрю на него, а когда убеждаюсь, что друг понял мой намёк и занялся приготовления, устало поднимаю голову, разминая мышцы шеи, и упираюсь взглядом в потолок.
Возможно, сама того не ведая, она спасла мне жизнь.
Коди суетится возле устройств ещё несколько минут и наконец останавливается передо мной с серебристым шприцем, похожим на сломанный хоботок комара, в тысячи раз увеличенный под микроскопом.
— Прости, — почти жалобно шепчет он.
— Я прощу, если ты примешь моё предложение, — мрачно предупреждаю друга полушутя-полусерьёзно.
— Дэн, это несправедливо, — очень сосредоточенно откликается Коди.
Я ложусь на хирургический стол и закрываю глаза.
— Плевать. Делай, что нужно.
ГЛАВА 25 (ГАБРИЭЛЛА). НЕРАВНОМЕРНО БЬЮЩЕЕСЯ СЕРДЦЕ
Я почувствовала, что с ним что-то не так сразу же, как только смогла отдышаться после ночного кошмара. «Это всего лишь страшный сон. Просто дыши глубже. Мне всегда это помогало. Дыши». Дэннис помог мне прийти в себя, но после этого я отчётливо ощутила, что он сам нуждается в помощи. Боль под рёбрами — жгучая, надоедливая — чувствовалась намного ощутимее, чем даже наличие старых ран, что я обнаружила ещё во время первого галоклина.