Когда Герман заскользил быстрее, толчками срывая с губ хриплые крики, я поняла, что падение неизбежно.
И я падала и падала, чувствуя, как влажное влагалище тесными объятиями сжимает увитый венами член. Как тот каменеет внутри меня. Как твердеют мышцы на спине Германа под моими руками, а кожа покрывается испариной.
Толчок. Еще толчок. И так прекрасно ощущение приближающейся эйфории, которое внезапно, совершенно неожиданно меня накрывает как раз в тот момент, когда внутри лона разверзся вулкан, опаляя все горячей лавой.
Мы выли в унисон. Мы сжимали друг другу в объятиях, мы смотрели друг другу в глаза. И мне вдруг стало так страшно, что кто-то может это отнять.
Мне стало так тошно, что я больше не смогу ощутить в своих руках любимого. Обнять его. Поцеловать. И в страхе за зыбкое будущее я сама его поцеловала. Вкладывала в поцелуй всю свою любовь, всю свою благодарность за спасение, за то, что он вот такой у меня есть. Пусть не идеальный, но самый родной.
Какой же я была дурочкой, что не поняла этого раньше.
И позже, гораздо позже, когда Герман ел мою сожженную яичницу, а я ласкала пальчиками ног его голень, думала, что не может быть на свете счастья больше.
— Вкусно? – игриво спросила я.
— Сейчас я меньше всего думаю о вкусе омлета, — улыбнулся он и отодвинул пустую тарелку, потом быстро выпил сок. А затем встал, скинув с себя салфетку.
— Но ты говорил, что голодный?
— Я говорил немного о другом, но поесть не отказался. Потому что мне нужны силы, чтобы наказать тебя
— Наказать, — удивленно вскинула я брови, пока он приблизился ко мне и вклинился между ног, смотря сверху, как настоящий пещерный человек. Вот, вот и схватит за волосы. – Но в чем же я провинилась, мой Герман.
С этими словами я развязала его халат и облизала губы, обнажая перед собой его твердое желание. Я, даже не думая, обхватила его пальчиками и начала растирать влагу на головке. Он снова был чистым, пах гелем для душа, с которым я его тщательно мыла. И поддергивался, словно от нетерпения попасть мне в рот. Но у Германа было на уме кое-что другое.
— Ты же так и не оборвала отношения с тем придурком? — скалится он, словно знал, что я сама напрошусь на наказание. И внизу живота уже начиналась настоящая буря, плеснувшая влагу между ног, когда я начала фантазировать, как он меня будет наказывать. Но меньше всего я ожидала, что он скажет.
— Развернись, я хочу твою попку.
Я испугалась. К такому сексу я не готова, но и ослушаться не могу. Жду, пока он даст мне встать, облизнув пересохшие губы, разворачиваюсь спиной.
— Колено на стул, — хорошо хоть мягкий. – И прогнись.
— Это будет больно?
— Это твое наказание, разве ты не хотела его? — шипит Герман, отдернув мой халат, и шлепает меня по половинке ягодицы. Я вскрикиваю и ощущаю на лепесточках пальцы. Сразу два. Они гладят. Елозят. Ласкают, так нежно, что меня начинает опьянять нежность движений, пока вдруг большой палец на ложится на кнопочку ануса.
— Герман…
— Расслабься, я еще ничего не сделал. Но сделаю… — шепнул он и вдруг укусил за попу. Тут же зализал место укуса и тихонько рассмеялся. – Мне нравится твой страх. Он смешан с возбуждением. А это дает свой особый шарм.
— Прекрати, пожалуйста, — улыбнулась я и посмотрела на него из-за плеча. Весь страх тут же прошел, потому что человек, который смотрит так, не может сделать больно.
И я прикрыла глаза, полностью отдалась в его власть и постаралась довериться, когда очень влажный большой палец проник в меня и начал растягивать.
Именно в тот момент, когда средний и указательный растирали клитор. Сначала медленно. Затем все быстрее, пока я перестала думать о боли в анусе и потерялась в очередном, сильнейшем оргазме. Пока тело стало единым инструментом, на котором играл лучший музыкант. Лучший исполнитель. Он создавал симфонию пошлых, смачных звуков, шлепков и моих хриплых стонов. А кульминация прошла настолько гладко, что, когда член оказался внутри, я только подивилась, что смогла принять в себя такой размер.
И Герман проникает до самого конца, руками держит мои бедра и почти полностью вынимает. И резко вперед.
— Какая тугая попка… Соня… — сдавлено хрипит он и снова.
Назад, медленно отпечатывая во мне каждую выпуклую вену, и вперед. До самого конца, шлёпая мешочками о половые губы. И с каждым разом скорость проникновения увеличивалась, амплитуда движений уменьшалась, и я вскрикивала на каждый толчок, наслаждаясь тем, как до краев заполнена.
Пока окончательно не сошла с ума, потому что он начал не просто трахать, он начал долбить. Снова и снова. Снова и снова. Держа меня за бедра и буквально натягивая плоть на себя.
Резко. Размашисто. С воем.
Пока перед глазами не заплясали новые искры, пока вдруг он не схватил меня за волосы, подтянул к своему члену и начал заливать все лицо терпкой влагой.
— Вот твое наказание… – прохрипел Герман, стирая с моих губ белесые капли и заставляя обсосать этот палец, ощущая во рту его вкус. – Чувствуешь себя униженной?
Мне захотелось рассмеяться. Он может делать со мной все, что пожелает. С ним прекрасно все. Я мотаю головой.
— Только не с тобой, Герман. Только не с тобой.
И было уже утро. У Германа выходной, а я просто не взяла трубку, когда позвонил Антон. Просто лежала в объятиях любимого и наслаждалась предрассветной тишиной, когда еще даже птицы не проснулись, а мы с Германом еще не ложились.
Но все разрушила трель. Обычная трель, принесшая в мою душу панику. Я резко села на кровати и посмотрела в сторону коридора. Мерзкое чувство страха овладело мною, холодило кожу.
— Сонь, — рассмеялся Герман. – Это просто звонок. Может ошиблись.
Но он звонил снова.
— Не ходи! – хватаю я руку Германа, но он гладит меня по голове и целует в лоб. Нехороший поцелуй. Могильный. – Не ходи.
— Ну я с ума сойду. Может помощь кому-то нужна?
Не ходи. Не ходи. Повторяю, как молитву, смотря, как любимое тело прячется в халате. Я тоже одеваюсь, но не могу двинуться с места.
Герман открывает двери, я слышу какие-то голоса и вдруг удар. Вскрикиваю и выбегаю в прихожую, понимая: ничего не будет хорошо.
— Да в чем меня обвиняют?! Где ордер!
— Вот ордер, — сунул офицер в форме бумажку Герману в лицо, пока другие два пытались надеть на него наручники.
— Герман! – прижимаю руки к груди, не веря, что все происходит на самом деле.
— Сонь, не волнуйся. Только не волнуйся. Найди мой телефон, пароль – твой день рождения, и набери Медведя.
Его слова проникают в мозг через какую-то призму, отдаются эхом до тех пор, пока почти голого Германа не выволакивают за дверь. А я остаюсь одна. Просто одна. В тишине. Могильной.
Вспоминаю, что нужно сделать, и бегу в спальню, сквозь застилавшие глаза слезы отыскиваю телефон, собираюсь набрать нужный номер, как вдруг неизвестная сила выдергивает аппарат из пальцев и швыряет в стену.
Я кричу от ужаса и страха, а когда вижу эту силу, задыхаюсь. Не может быть. Не может быть.
— Привет, женушка. Твой любовник теперь в тюрьме, нам никто не помешает.
— Нет!!!
Я тут же дернулась к окну, но Петя схватил меня за волосы и бросил в ту же стену, что и телефон. Примерно с такой же силой. И я, ощущая, как теряю сознание, слышу сквозь шум крови в голове.
— Как славно, что ты ко мне вернулась.
Глава 26.
Год спустя.
***Герман***
Все произошло слишком быстро, я даже очухаться не успел.
Приговор.
Суд.
Тюрьма. Жизнь под откос.
И слепая надежда, что Медведь, который однажды заперся ко мне в смену с пулей в груди, придет и выручит, таяла с каждым днем. Но я все продолжаю надеяться на чудо, да вот оно никак не происходит.