—
И в кого же она влюбилась?!
Для меня же почти весь разговор прошёл мимо ушей, было сильно не до этого. Я билась в мощных, предрекающих оргазм, судорогах. Все чувства, подобно струнам, были натянуты до самого предела и резко оборвались, когда Герман одним сильным выпадом сорвал цветок невинности, окончательно углубляя и без того порочные желания.
Я выгнулась, чувствуя острую боль вперемешку с накрывшим меня всепоглощающим, ярким оргазмом. Лучшим оргазмом из всех, что я чувствовала в своей жизни, ибо ощущения твёрдого, горячего члена, болезненно и так сладко растягивающего меня изнутри, не шли ни в какое сравнение с собственными тонкими пальчиками.
Герман же крепко удерживал за ягодицы насаженную на его член, стараясь проконтролировать метания и с восторгом ощущая, как сжимается вокруг него лоно.
Плотно, горячо, ритмично. Я судорожно тряслась, а из моего рта тоненькой струйкой вытекала слюна.
И это было почти божественно. Почти. Потому что под ложечкой начало сосать. Я глянула наверх, увидела дуло и дикие глаза Пети. Закричать не удалось, а от жжения во лбу я проснулась.
— Мертва, – сажусь в кровати.
Меня во сне убили. Почему мне вообще снилось это. Петя хочет моей смерти. А Герман?
Он ведь не мог делать то, что я видела во сне.
Обходил стороной. Орал, если заходила в комнату без стука. Рычал, если одевалась слишком откровенно.
Всю свою любовь к нему я перенесла на Петю. Герман сам нас познакомил, сам посадил меня в его машину. Петя любит меня, и очень уж странно наблюдать сны, где он кидает меня в стену, раз за разом, так, что на затылке начинает идти кровь.
Просыпаюсь в холодном поту.
Снова. И снова одна. Быстро пью необходимые витамины, зная, что, благодаря им, сны отступят еще на неделю. Но вернутся. Они всегда возвращаются.
Вот и Герман вернулся.
Отец был против, но я знала, что это бравада. Иначе он был не записал его наследником. И я очень рада, что брат будет жить с нами. Пети никогда нет дома. С самого рождения Славы он сторонится меня. А ведь у нас было все хорошо. Он ходил со мной на курсы дыхания. Он поддерживал меня. Пусть и в редкие приезды домой. Он находился со мной в больнице, когда я устроила истерику несколько месяцев назад и чуть не сбросилась с балкона второго этажа.
Жаль, что причину истерики я вспомнить не могу.
Слышу плач Славы и мигом надеваю халат, чтобы пройти в детскую. Беру малыша на руки и уже хочу дать грудь, но вспоминаю, что молока больше нет.
Будет хорошо, если Герман поможет с этой проблемой, а пока можно дать бутылочку, любезно приготовленную Маргаритой Павловной.
Пока кормлю Славу, слышу, как в нашу спальню открылась дверь. Петя вернулся. Наверняка опять пьяный, от своей шлюхи.
Это было некрасиво, но я залезла в его телефон и узнала, что у него есть любовница.
И очень хотела что-то почувствовать. Хоть что-нибудь. Но ни ревности, ни обиды, ни даже злости не было.
Абсолютный эмоциональный вакуум. И тогда я поняла, что надо разводиться. О чем и сказала ему. Прямо, без утайки. На что получила глумливый отказ и брачный договор в лицо, что если я уйду, то потеряю все.
А он ничего платить не будет. Остаться без средств к существованию с грудным младенцем мне не улыбается, так что я терплю.
Все жду возможности доехать до адвоката и выяснить, так ли все, как говорит Петя.
Слава допивает молоко, и я хожу с ним по комнате, укачивая, смотря на темное небо за окном.
И тревожное чувство опять накрывает с головой. Почему эти сны мучают меня? Мог ли Петя меня ударить? Могла ли я об этом забыть?
И почему время с лета, когда была свадьба, до зимы, когда я очнулась в объятиях Пети, буквально вырвали из головы.
Что там было? Что так упорно пытается сказать мне подсознание.
Возвращаться в спальню я не хочу, поэтому укладываю маленького спать и спускаюсь вниз.
В библиотеке наверняка найдется, что почитать.
Какого же мое удивление, когда там, за огромным, дубовым столом я нахожу спящего Германа.
Он лежит, посапывая на стопке бумаг.
Я, стараясь не шуметь, подхожу ближе и смотрю, что это финансовые отчеты компании отца.
Радует, что Герман принялся их изучать. Я была уверена, что он как всегда проигнорирует это. Отец пытался его приобщить к своему делу, но Герман уперся и пошел в медицинский.
А я так и осталась без образования. Даже странно, что никуда и не поступила. Беременность заняла все мысли и время. И я задумалась об этом только сейчас.
Герман поежился, и я мигом принесла плед, потому что в этой части дома действительно прохладно.
Но стоило моим рукам коснуться широкий плеч Германа, как он пришел в действие. Молниеносно вскочил, выбил плед из пальцев, а меня прижал к книжным стеллажам рукой за горло.
В полумраке его глаза, словно еще не проснувшиеся, налились кровью. Безумие главенствовало там, злоба и искры страсти.
Острое чувство дежавю вспышкой поглотило сознание. Мы уже так стояли. Ровно вот так. Близко, на расстоянии, сжимающей мне шею, руки.
— Герман, — хриплю, чувствуя, что воздуха все меньше и вижу, как к нему вернулась сознательность.
Не одну меня мучают кошмары?
— Господи, — отпускает он меня, а я начинаю хватать ртом воздух и восстанавливать дыхание. – Соня! Ты зачем сзади подкрадываешься?
— Я еще и виновата, — откашливаюсь и указываю на плед. – Ты замерз, я хотела тебя накрыть.
Он поднимает ткань, бросает в кресло и неожиданно прижимает меня к себе.
— Прости. Прости. Не делай так больше, я ведь мог и убить тебя, — что-то говорит он, говорит, а я только вдыхаю забытый запах своей одержимости, с которой, я думала, успешно поборолась. Да, легко не думать о Германе, когда он далеко. Но когда так близко. Когда прижимает меня к своему мускулистому телу, начинаешь сходить с ума. Вдыхать запах, наслаждаться каждой украденной секундой счастья.
Его руки нежно блуждают по спине, а в меня неожиданной вспышкой проникает кадр, где Герман с кем-то трахается. Совершенно не нежно.
Откуда я знаю, как он трахается? Откуда я могу это знать?
Отстраняюсь сама, потому что голова начинает кружиться. Но он отпускает не сразу.
— Ты как?
— Живая.
— И горячая, — трогает он губами лоб, а я начинаю плавиться. Неправильно и сладко. Наверное, все дело в том, что я не помню, когда у меня был последний раз секс.
Я пыталась сама соблазнить Петю, но он сказал, что во время беременности не надо. А потом это подтвердили врачи.
— Ты не заболела? — растирает мне руки Герман и так в глаза смотрит, что, кажется, собирается провести осмотр прямо здесь. И, кажется, я не против.
И эта мысль так заманчива, что я смеюсь сама с себя.
— Нет, — отбегаю на безопасное расстояние. – Я не больна. Вернее, мне уже дают таблетки от психоза.
— Какого психоза?
— Иногда я веду себя неадекватно. Начинаю нести бред. Сама потом не помню, что. Говорят, это послеродовой синдром.
— Да ну? А врачей Петя нашел? – цедит сквозь зубы Герман, и я киваю.
— Ладно… Кстати, — говорит он мне, когда я уже хочу уйти. Подальше от собственной жажды. – Я нашел способ вернуть тебе лактацию.
Глава 31.
— О, — удивилась я, и уже расхотела уходить. Не то, чтобы я хотела. – Расскажи. Какая-то особая методика? Без препаратов?
— Без, но… — он сделал несколько решительных шагов в мою сторону, и мне сразу стало труднее дышать. Воздух стал густым и сладким, словно в преддверии чего-то приятного. А сам он буквально нависал утесом, всматриваясь в мои глаза, как в глубину. – Но нужно полное доверие. Это… Массаж… С особенностями.
— Массаж с особенностями? – замираю я, примерно представляя, о чем он говорит. Это методика очень старая, и очень действенная. Но делать ее может только муж жене, потому что это весьма и весьма откровенно.