— Вы прекрасны, — слышу уже до дрожи знакомый мужской голос. Бросаю взгляд на приведшего себя в порядок Германа. Светлый под горло джемпер, брюки со стрелкой, спокойное лицо. Он снова строг и недоступен. Но совсем недавно был в моей власти.
— Спасибо, — прячу улыбку за еще влажными волосами.
— Мне нужно на работу. Ты справишься? — задает он вопрос, а меня пробирает импульсами по всему телу. Наверное, такие слова мечтает услышать каждая женщина, как, впрочем, и о том, что произошло в его спальне.
Я бы точно не отказалась повторить.
— Как обычно… — киваю я, и второй рукой поглаживаю лобик малыша. Герман был бы идеальным отцом.
Он уже ушел, а у меня сжалось сердце от посетивших голову мыслей. Ведь будь я посмелее, скажи я ему о своих чувствах, не сглупи в день знакомства с Петей, когда решила заставить Германа ревновать, возможно все было бы иначе. Возможно мои сны стали бы реальностью. Сейчас я бы качала на руках его сына. Сына Германа.
В течение дня я думаю об этом не переставая. Мысли уже как паутина опутывают сознание, и просвета не видно. Так накручиваю себя, что буквально наяву вижу, как бы это было.
Герман на мне. Во мне. Долбит нутро с бешенством зверя, а я, закинув ноги за голову, выдыхаю рваные стоны ему в рот. Облизываю язык.
Это ведение застает меня на лестнице, и я чуть падаю. Но неожиданно появившийся Петя выручает. Он такой добрый, если не занят деньгами и шлюхами.
— Ты пьяная что ли? — спрашивает он, внимательно меня рассматривая. Я же вглядываюсь в его холеное лицо и вижу перед собой совершенно другое. Злое, вздутое, с красными пятнами. Слышу, словно сквозь стекло свой крик. – София? Ты пьешь таблетки?
— Мне лучше, я решила их не принимать.
— Я же вижу. Тебя снова мучают галлюцинации. Ты хочешь загреметь опять в психдиспансер? — выгибает он бровь, и я пячусь, шагая вверх по лестнице. Нет, нет. Только, не туда. Только не вернуться в худшую неделю своей жизни, когда я отказалась принимать таблетки. И совершенно не ожидала, что по рекомендации семейного врача отправлюсь на лечение.
Высокий, бетонный забор, белые, мягкие стены, вечно улыбающиеся врачи, вкалывающие очередное психотропное, и невыносимая мелодия пятой симфонии Бетховена. Я сходила там с ума. Я готова была на все, чтобы больше туда не попадать.
Только вот раньше я была одна, а теперь, мне кажется, у меня есть Герман. Он дал понять, что я ему не небезразлична.
— Почему ты мне угрожаешь? — спрашиваю неожиданно для самой себя и Петю удивляю.
— Что за глупости, милая. Я только хочу тебе помочь. Я же люблю тебя, — хватает он меня за плечи и резко целует. Нагло сует в рот язык. Я пытаюсь его оттолкнуть, но он впервые за год словно желанием воспылал.
Только вот во мне этого желания никогда не было. Теперь я это понимаю. Не успеваю сказать: «хватит», как слышу хлопок двери и всё-таки отталкиваю Петю. Но поздно. Герман все видел.
Трусливо убегаю в детскую. Туда, где чувствую себя в безопасности.
Герман видел, как я целуюсь с Петей. Пусть и по его инициативе. Что же он теперь обо мне подумает? И почему я чувствую себя виноватой не из-за массажа, а из-за поцелуя. Словно не Петя мой муж, а Герман. Неужели я действительно схожу с ума.
Глава 37.
Я думаю, стоит ли мне поговорить с Германом? Долго думаю. До вечера следующего дня. Хотя бы рассказать, что, благодаря ему, вся сыпь у Славки ушла. Теперь он спит как младенец… Даже забавно.
Но складывается такое впечатление, что Герман больше в доме не живет. Машина вечно отсутствует, а он даже не звонит. Мне становится тревожно.
Неужели я опять зря понадеялась на собственные чувства. Поверила в то, чего не существует. И Петя вдруг заговорил о семейной поездке.
— Куда? – спрашиваю я, когда он подстраивается под мой шаг в яблочной аллее, где спокойно гуляла с коляской.
— Да, хотя бы в Париж. Тебе же там понравилось?
— Ну… Сейчас я не готова ехать. Да и Слава еще маленький.
— Да я, собственно, и не спрашиваю. Сказал, что ты поедешь. Значит поедешь, — пожимает он острыми плечами. Перекидывает свою кожаную куртку через плечо и пружинистым шагом удаляется к машине.
А я гляжу ему вслед, чувствуя, что задыхаюсь.
Как я хотела этого избежать. Тотального контроля. Таким был отчим. Такая мать. Я никогда ничего не решала. Только подчинялась правилам. Бесконечным. Сводящим с ума. Платья без пятнышек. Играть во дворе нельзя. Занимайся на фортепьяно. Сиди, учи уроки, правила этикета. Языки. Несмотря на благодарность за достаточно обширное образование я ненавидела родителей за невозможность быть ребенком. А Германа за то, что не хотел скрасить мое одиночество.
Петя же показался мне мягким. Было время, когда я рассчитывала, что уж с этим холёным красавцем смогу дышать свободнее. Решать за себя. Но он был таким до свадьбы и во время нее. А после того, как я очнулась в больнице с потерей, с вычеркнутыми полутора годами своей жизни, изменился. Его как подменили.
Его контроль стал граничить с угрозами. Совершенно непустыми.
И я поняла, что ради своего ребенка должна подчиняться. Хотя бы сейчас, пока не найду способ вырваться из клетки.
И Герман… Он стал жить своей жизнью. Никогда меня не ценил. Никогда не помогал, все время отталкивал.
Я думала, что это изменится. Но похоже, мечты останутся несбыточными.
Я снова одна. Обратиться не к кому.
Только я, мой сын и сны, сводящие с ума.
Надо подавать на развод.
Эта мысль пришла за ужином, когда Германа опять не было, а Петя, ответил на звонок, и я слышу женские нотки на той стороне. Я откладываю салфетку и иду за ним в кабинет, где он, даже не стесняясь меня, назначает встречу.
— Петя.
— Что тебе? Билеты взял на понедельник. У тебя три дня, чтобы собраться.
— Я не поеду, — выговариваю быстро, стараюсь под его удивленным, тяжелым взглядом не опустить глаза в пол. – Я хочу развестись.
— Да ну? – встает Петя из-за стола. – Вот так? Ни с того ни с сего?
— Причины были и раньше. Твои измены…
— А твои измены?
— Что? — по вздернутым бровям мужа я понимаю, что он знает о массаже и принял это за измену. Ладно. Так даже лучше. – Тем более нам не стоит больше жить вместе.
— София… Я все понимаю. Тебе не хватает моей ласки, — двигается он ко мне, а я хмурюсь. Не позволю ему больше себя поцеловать, даже тронуть. – Не хватает секса.
— Дело не в этом. Я не чувствую твоей любви. Ты плохо относишься к Славе, — говорю я, и хочу дернуться в сторону, но он настигает меня и сжимает до хруста плечи. – Мне больно!
— Вот именно, прелесть моя. Я могу сделать больно тебе. Твоему ублюдку. Я могу даже убить тебя, если не прекратишь нести ахинею. Я не дам тебе развода. Скорее зарежу.
— Петя! Что ты говоришь?! — шумно выдыхаю от ужаса.
— Я говорю, что успешно управляю компанией только благодаря браку с тобой и, если думаешь, что я добровольно откажусь от такой власти из-за всплеска твоих гормонов, то заблуждаешься.
Меня мутит от его никотинного частого дыхания и от лица, что он корчит в судорогах своей безудержной злобы. Как же я не замечала раньше? Неужели видение про удар об стену было правдивым.
— Отпусти меня, — выворачиваюсь, но несмотря на тонкие руки, Петя оказывается достаточно сильным. — Я поняла. Я публично откажусь от компании, перепишу все на тебя. Только попрошу содержание.
— Ни рубля! Ты не получишь ни копейки! Но я могу дать тебе кое-что, — шепчет он насмешливо и прижимается пахом. – Тебе не хватает секса. Давай же, я выполню свой супружеский долг.
И стоит мне протестующе вскрикнуть, как его язык толкается между губ, а руки начинают рвать домашний шелковый костюм.
Глава 38.
Петя ставит мне подножку, заставляя упасть на пол, застеленный ковром. Напирает всем телом, продолжая насиловать рот. Я отталкиваю его руками, дергаюсь и вспышкой оказываюсь в другом месте.