Знать бы, что она готова к той силе эмоций, что я хочу на нее вылить, заковать в цепи похоти и страсти. Никуда не отпускать… Знать бы, что хоть немного ей дорог не как брат, тогда бы и ошибок можно было избежать.
— Герман, мне подходит эта юбка? А белье какое под него одевать? Ты же знаешь, маме нет до меня дела. Помоги? — она стояла в дверях своей девичьей комнаты, и я понимал, что если поведусь, то окончательно потеряю разум. Утону. Умру. В ней.
Так и случилось. Я смотрел, как она готовится на свидание с другим, а вечером драл другую. Кричал любимое имя и выл, изливаясь в резинку.
Я потёр лицо руками, нащупал сигарету, чиркнул и тут же затянулся, падая на подушки и наблюдая, как надо мной клубится дым.
И в нем она. Такая невинная, такая наивная. Хихикала, когда просила застегнуть ей платье, хихикала, когда случайно задевала твердый как сталь член. Скорее всего даже не понимала, почему я резко выдыхаю. Как от боли.
— Тебе больно, Герман? Я могу помочь?
Можешь. Своими руками, ртом, узкой, как перчатка дыркой.
Я должен был уже тогда взять ее за волосы, нагнуть и показать то, что так ее веселило. Чтобы перестала смеяться и начала сосать. Но собственная тупость и страх перед отцом, а главное безденежьем, которым он грозился, сделали своё дело. Я потерял её.
Еще пара затяжек и легкие заполняются дымом.
Убить себя я не могу — слишком легко, а эта зараза вполне в силах сократить жизнь на пару-тройку десятилетий. Последняя затяжка, бросаю недокуренную сигарету в уже полную пепельницу и пошёл к стулу, где висит грязная, поношенная одежда. Уже и не помню, когда последний раз ее стирал. Да и помыться не помешает.
Внезапно тишину комнаты сотрясает резкий стук в дверь. А внизу воют сирены. Суки. Нашли значит. Неужели Гром сдал все явки и пароли?
Этот самый Гром вдруг вваливается в комнату в коммунальной квартире, где я прятался. Не мог заставить себя свалить из города.
Отец. здесь. Бля, как я его ненавижу. Я так на него похож. До тошноты, а если еще и стану таким же вышколенным, то проще убить себя.
— Что приперся?! Гром, что они сделали… — наблюдаю, как лучший друг в крови захлебывается. А Отец над ним стоит. А за ним Петечка живой, здоровый. Одетый с иголочки. Ну, конечно. Только рожу свою морщит. Не нравится ему, видите ли, место моего обитания. А мне срать. Я бы прямо на него нассал, как однажды в тачку отца. Долго они потом разбирались, почему новое феррари не заводится.
На всех них срать.
Только одна мысль не дает покоя. Если муж Сони здесь, то где она?
— Прости, брат, они меня вынудили, — проныл Гром, и я зло посмотрел прямо.
— Эти могут… Чего надо, я спрашиваю. Если в тюрьму, то где наряд?
— Где София?
— Что? – вот тут я и сам реально опешил. Я был уверен, что она останется в богатом доме. Станет женой этого лощенного придурка, а потом будет таскаться по любовникам, как мать. До сих пор не по себе от ее приставаний.
Такой и должна была стать жизнь Сони в этом мире лицемерия, лжи и грязи.
— Где София, я тебя спрашиваю? Она точно к тебе сбежала, дрянь мелкая.
— Потерял дочку, а плакаться пришел в эту дыру?
Он сокращает расстояние и дает мне в челюсть. С размаху, так, что в глазах плывут круги, а кровь шумит в ушах. Отличный удар. Чего бы не ударить алкаша.
— Последний раз я видел ее две недели назад, — сплевываю кровь на свой лежак и вдруг втыкаю.
Она сбежала. Она сбежала от этих уродов. И меня пробивает на ржач. Такой дикий и бешенный, с болезненным кашлем, что все пятятся к двери.
Моя девочка сбежала от этих богатеев. Смогла вырваться. И теперь свободна. Она ведь мечтала летать. Часто говорила о крыльях. Рисовала удивительные картины о полетах.
— Эй, эй, а как же тюрьма? — все еще отсмеиваясь и откашливаясь, кричу им вслед. А отец на меня как на червяка смотрит.
— Она заявление забрала. Так что ты свободен. На наследство можешь даже не рассчитывать. У меня больше нет сына.
Судя по всему, и дочери.
Пока осознаю сказанное, дверь хлопает и почти валится с прогнившей петли. Медленно поднимаюсь, разминаю челюсть и помогаю Грому сесть.
Он нормальный чел, кстати. Задрот правда, зато в компах шарит как бог. Чем я периодически и пользуюсь. Тачки угонял благодаря ему. Телок на раз разводил. Ну а что, хочешь жить – умей вертеться.
Тем более отец достаточно часто лишал доступа к деньгам. Пришлось стараться самому. Но ладно я. Но, чтобы Соня. Без денег. Без возможностей. Да еще и совершила побег. Это надо было постараться. Это надо было решиться.
— Ты как, брат?
— Живой. Только срать хочется.
— Толчок знаешь, где. Кстати, — останавливаю его. – Поможешь мне Соньку мою найти?
— Не вопрос, только тебе бы помыться, — морщится он. – От тебя разит на пару метров.
Глава 10.
Я был уверен, что она поехала в Питер. Затерялась именно там. Ей всегда почему-то казалось, что именно в этом городе каналов и музеев люди обретают счастье. Глупая.
Счастье оно в нас, в той жизни, что мы сами для себя выбираем. Я избрал однажды путь зла. Делал все, чтобы отец отправил меня обратно. В грязь. В табор. Дрался в кровь, зажимал по углам девок, материл учителей. Получал пизды от отца, но продолжал упорно делать все, чтобы меня вернули в ту свалку, с которой он меня забрал.
Пришел значит тогда, осмотрелся и просто сказал: «пойдем, ты мой сын».
И я бы уже сбежал, я почти довел отца до белого каления, до той точки невозврата, когда даже собственные дети становятся в тягость, как вдруг из отпуска с мачехой возвращается ОНА.
Рядом с тобой хайп,
Твоя любовь – мой кайф,
И взорвется квартира,
Когда держу твое тело.
В пышном платье лимонного цвета, как воздушное пирожное безе, которое тут же захотелось надкусить и обязательно облизать пальцы.
Я хотел вести себя как подонок, очень хотел, но одна ее улыбка, взгляд голубых глаз из-под чисто черных ресниц напрочь сбивали желание быть плохим. Рядом с ней хотелось быть только идеальным.
И пока она росла, я был таким рядом с ней. Только с ней. Хорошим с ней, отвратительным снаружи. Брал девок, трахал, а на их месте снова и снова представлял ее. Фантазировал, что еще немного и я решусь сделать то же самое со своим ангелом.
Но кроме духовной любви во мне жила низменная. Материальная. Я полюбил деньги. Ту власть и возможности, что они давали. Отец знал это и заражал меня этой любовью все больше, как ядовитой заразой. В какой-то момент она даже перевесила одержимость к Соне.
Страх остаться без бабла сделал свое дело. По итогу я остался без денег и без Сони.
И сейчас мечусь не только ради того, чтобы выжить, но и чтобы ее найти. А судя по словам Грома, она этого не хочет. Провалилась сквозь землю.
Но как бы у нее вышло? Ведь нужно сменить документы, внешность, нигде не появляться.
Иногда, лежа в своей комнатушке, меня до костей пробирает страх, что она уже мертва. Что ее тело доедают червяки и что я больше ее никогда не увижу.
Приходится курить и прокручивать в голове снова и снова ее улыбку, ее смех, ее картины и фантазии о ней, которые всегда делали мой член твердым. Он и сейчас такой.
Быстро вскакиваю с кровати, одеваюсь, надо сказать, уже в чистое, потому что пришлось стать почти человеком, чтобы взяли на работу.
Выскакиваю в дверь и сбегаю по лестнице на самый первый этаж. Страх узлом тошноты сдавливает внутренности, и мне реально становится нечем дышать.
Даже воздух, уже сбрызнутый дождем, не помогает. И я бегу, бегу, задыхаюсь, до адской боли хочу ее увидеть.
Господи, просто дай мне увидеть Софию. Полгода поисков впустую. Я должен знать, что все не зря. Что она здорова, жива, счастлива.
Я не буду, не буду к ней приближаться. Ведь я обещал. Я поклялся, что не трону ее, пока она сама не придет ко мне.
Пока не решит, что простила мой проступок.