И я не планировала танцевать, но пойду. Просто назло этому чудовищу. Хуже, чем уже сделал, быть все равно не может. Да и деньги будут не лишними.
Лучше задницей покрутить и денег заработать, чем под него ложится. Да… Лучше.
Глава 12
Машина за спиной визжит шинами, а я вздрагиваю. Перед входом в ресторан замираю. Войти словно боюсь. Хочу, но не могу. Обнимаю себя, чувствую, как мороз проникает под кожу, как накрывает волнами отчаянья. Я так хочу вернуться в прошлое. В то время, когда с улыбкой забегала внутрь, здоровалась с каждым, слушала истории, рассказывала свои. Мне всегда оставляли хорошие чаевые, потому что я милая. Потому что порхала как бабочка. А теперь что? Теперь я даже губы в улыбке не могу растянуть. Не могу даже понять, как жить дальше. Даже цель спасти Колю, кажется далекой и призрачной. А если не получится? А если не успею?
Сделать даже шаг не могу. Потому что ничего, ничего уже не обернет время вспять, не сделает меня бабочкой. Теперь я кажусь себе гусеницей, ползущей по земле, в грязи, в мусоре, которым забиты моя голова.
— Вера? — из ресторана выбегает Рината. Она дочь владельца клуба, но хорошо выполняет роль руководителя. Ей нравится. Всегда в черном, всегда деловая. — Ну и чего ты встала? Ты же вроде хотела помочь?
— Хочу конечно, — киваю и иду вперед. Делаю несколько шагов, понимая, что сил почти не осталось. Ни физических, ни моральных. Я просто уничтожена. Я уже не я. Не могу радоваться жизни, не могу строить планов как раньше. Даже не знаю, смогу ли читать те же книжки, что раньше.
Меня встречают девчонки — официантки. Пытаюсь завести разговор, а я не могу. Не могу не завидовать их беззаботности. Каждая из них свободна, а надо мной словно ежесекундно висит дамоклов меч с безжалостным «пожалеешь».
Я отрабатываю на смене как положено, получаю свои деньги, но, когда девчонки начинают краситься, просто ухожу домой. Никому ничего не объясняя. Я просто не смогу выйти в зал, встать на помост и извиваться в танце словно ничего не произошло.
Сажусь в метро и еду, почти не замечая проходящих мимо. Не знаю, может это заторможенная реакция после всех событий? Может до меня наконец дошло, что случилось.
Может поэтому я больше не цепляюсь за лица людей, меня все раздражает. До такой степени, что, когда меня толкают, я кричу.
— Поосторожнее нельзя!?
Возвращаюсь в свою студию, даже свет не включаю, просто залезаю под одеяло и начинаю плакать. Слезы градом по щекам, губы дрожат, тело бьет озноб.
Это конец, да?
Я одна из тех, кто никогда не сможет нормально жить? Да как я вернусь к Коле после всего. Как я смогу любить? Отдаваться без остатка. Кажется, на душе навсегда поселился страх, что прямо сейчас сюда ворвутся снова, привяжут к кровати и изнасилуют. Я дома, но в безопасности себя не чувствую.
Я засыпаю, воя в подушку, отключаюсь как — то быстро, а когда открываю глаза, слышу шум в коридоре. Сжимаюсь в комок, не смея пошевелиться. Я знаю кто это, знаю зачем он пришел и все что могу сделать это просто замереть, словно это поможет избежать неизбежного.
Моя небольшая кровать прогибается, и я слышу шуршание одежды. Я не хочу, не хочу. Кричу, когда одеяло откидывается, а обнаженное чудовище нависает надо мной.
— Не трогай меня. Пожалуйста! — глотаю слезы, теряя весь запал. Он словно не слышит, наваливается сверху, сминая мое сопротивление своей жестокой силой, тут же толкая язык мне в рот. Я хочу укусить его, но он сжимает мне щеки руками, не давая захлопнуть челюсть, шипит.
— Не дергайся и больно не будет.
— Я не хочу, Леон, мне будет больно.
— Посмотрим, — хмыкает он, задирая мою кофту и схожу, впиваясь в соски губами.
Глава 13
Во мне метались и сталкивались противоречия. С одной стороны я понимала, что нужно будет договориться с этим монстром, а с другой я не смогу перенести новую порцию насилия. Несмотря на всю мою любовь к Коле, я не могу спокойно лежать и ждать, когда он начнет снова меня рвать. Я просто не перенесу этого, просто не выдержу. Я упираюсь руками в его тугие мышцы, чувствуя кожей волоски. Это как пытаться сдвинуть бетонную плиту. Только раскаленную, такой этот Леон горячий. Как не дает сопротивляться, избавляя от одежды, почти срывая ее с меня.
— Слушай, давай поговорим… — прошу я, пока его твердые губы обжигают шею, пока грубые руки мнут талию, прогибая меня и скользя вдоль спины к заднице.
Я сжимаю зубы, понимая, что эта чертова ласка иначе действует, чем должна. Меня теперь тошнит лишь от того, что я не хочу, чтобы он убирал свои ужасные ветки, что не делают больно. Он должен быть грубым, неистовым, а он целует меня, прикусывая кожу на шее лишь губами. Я отворачиваюсь, когда он поднимается, а затем наклоняется, чтобы поцеловать.