В кабаке том не подавали ничего похожего на название, только градус имелся в изобилии, и чем крепче, тем шире ассортимент. А насчет пожрать — только многочисленные вариации на тему тушенки с военных складов плюс галеты. Временами ржавая селедка (то есть, пардон, благородные анчоусы) и консервированный компот неизвестного происхождения — обычно где-то через неделю после того, как натовские тыловики заканчивали списывать просроченное продовольствие.
Дениса вывески, обозначаемые, как правило, мелом на заборе, забавляли от души:
— А нам в какой-нибудь «Онбуль»? Или в «Заеманную кашу»?
— Почти, — сказала Ксанта. — Во-о-он, видишь серую хрущобу? Морально готовься.
У входа Кузнец заржал чуть ли не в полный голос. Заведение называлось «О, крошка!».
До Первого взрыва здесь явно был продуктовый магазин, а потом, скорее всего — сборный пункт дезактиваторов. С тех времен сохранились на стенах чудовищно замызганные схемы разделки мясных туш и плакаты по технике радиационной безопасности. Наверное, специально не стали снимать. Для колорита. Никто и не удивился бы, если бы настенная агитация стала вывеской, разве что потребовалось бы чуть подправить. Зато небритый бродяга в респираторе, шинкующий псевдоплоть в большой закопченный котел на ту самую окрошку, смотрелся бы вполне в духе местного черного юмора.
Краем уха Ксанта слышала, что когда-то баром владел довольно мощный клан, но потом почти все его бойцы погибли, добытчики перебежали к конкурентам, а главу по-тихому зарезали во время облавы — лучшего времени для сведения счетов. В итоге остатки клановой собственности выкупил ушедший на покой ветеран из старой гвардии, пользовавшийся почетом у многих бродяг. Даже законченные отморозки уважали авторитет Холеры и не слишком борзели в его присутствии. Кличку свою он получил за любимое ругательство, которое отпускал по поводу и без.
«О, крошка!» считалась нейтральной территорией. Здесь пропивали хабар и заключали сделки, здесь тихо скатывались на самое дно обнищавшие сталкеры-инвалиды. Порой можно было увидеть за столиками группы угрюмых мужчин, ведущих оживленные переговоры: враждующие группировки делили территорию. В другом баре вместо них разговаривали бы стволы, но в вотчине Холеры стрельба находилась под жесточайшим запретом. На крайний случай у него у самого под стойкой было припрятано кое-что крупнокалиберное и скорострельное, а двое вышибал всегда готовы были поддержать босса прицельным огнем. О меткости старого бродяги до сих пор ходили легенды.
Сейчас в баре стояла тишина — сталкеры-одиночки, основные клиенты «О, крошки!», еще не вернулись из Зоны или отсыпались по своим норам после очередной изнурительной ходки за Периметр. Лишь пятеро постоянных клиентов потихоньку принимали ежедневную порцию, да храпел в дальнем углу худощавый парень — грязная плащ-накидка с эмблемами клана «Долг» валялась на полу, рядом стоял мятый рюкзак с нашитыми пластинами ржавого железа. Отмороженных борцов с Зоной здесь терпели с трудом, но этот чего-то прижился. Наверное, потому, что в основном помалкивал, никого ни к чему не призывал и не агитировал. Молча пил, молча платил, молча падал под стол в конце вечера. Имени его никто не знал, меж собой сталкеры называли молчуна Шиворотом. Кличку свою «должник» получил из-за жуткого, криво зажившего шрама на шее. Где и как он приобрел такое украшение — неизвестно. Сам Шиворот, понятное дело, на эту тему особо не распространялся. Может, порезал кто, может, сам себе пытался горло вскрыть по каким-то раскладам. Темная история, в общем.
За грубой самодельной стойкой возвышался сам хозяин. Никого другого он на это место не ставил, опасаясь финансовой нечистоплотности собственных работников, гостей приветствовал лично — на свой манер: