Очевидно, здесь надо было бы начать «второй период» в жизни Клемансо. Переворот, совершившийся в его душе, можно себе представить приблизительно так. Молодой идеалист, предлагавший наивные заговоры Бланки, кое-чему научился в трагическом зрелище Коммуны. Любитель образов сказал бы, что книгу жизни Клемансо стал читать в свете парижского пожара. Оказалось, что людьми управляют не так, как думал юноша, порицавший Альфонса Доде за недостаточно светлое отношение к жизни. Из этого человеку, созданному для того, чтобы править людьми, нужно было сделать выводы: «Вы не таковы, какими я вас себе представлял. Так я найду способы борьбы, которые заставят вас пойти за мною...»
Резкость его политических выступлений была поистине беспредельна. Она создала Клемансо прозвище тигра и привела его к ряду поединков, прочно закрепивших за ним репутацию бретера. По словам Деруледа, он правил Францией из-за кулис, наводя страх на депутатов «своим языком, своей шпагой, своим пистолетом...» «У меня были в жизни только те дуэли, которых я искал», — говорил на старости лет сам Клемансо. Свою политическую тактику он и по сей день считает правильной. «Будьте злы в политике, — советует он начинающим. — Даже я был, пожалуй, еще недостаточно зол…» Его политические наставления молодым людям и вообще напоминают разговор Мефистофеля с учеником. Совсем недавно в беседе с сотрудником «Comoedia» он сказал: «Сердце? Я не знаю, что это такое. Это не существует... Такое же слово, как добродетель...»
Надо, разумеется, очень верить не только в свою правоту, но и в свои силы для того, чтобы следовать такой тактике. «Трава не растет там, где проходит Клемансо», — сказал когда-то Гамбетта. Время политических Аттил кончилось, да и на Аттилу в конце концов нашлась на полях Каталаунских{16} управа. В политике Каталаунские поля попадаются повсеместно. Клемансо слишком долго сеял вокруг себя ненависть. За все время существования Третьей республики ни один человек не имел такого числа врагов, как он, — врагов и политических, и личных. В выборе последних он, по-видимому, был особенно несчастлив.
Опаснейшим из его врагов был талантливый и хлесткий журналист, стоявший в ту пору во главе самой распространенной в мире газеты. Он жив еще и в настоящее время, но давно сошел со всех сцен, на которых когда-то выступал с огромным успехом. Теперь он о себе напоминает лишь очень редко, притом с самой неожиданной стороны. Адвокат Торрес недавно украсил статьей бывшего вдохновителя националистов свою книгу о процессе Шварцбарта... Жизнь Клемансо можно было бы представить, как долгую, упорную, исполненную жестокой ненависти борьбу с этим человеком, если бы по силе и значительности противники все же были более близки друг к другу.
Общеизвестное резкое слово Пушкина о политике имеет очень ограниченный смысл; но в этом ограниченном смысле оно совершенно соответствует истине. Всякий политический деятель неизбежно становится достоянием улицы, и людям, которые в вылитом на голову ушате помоев способны видеть хотя бы легкую неприятность, конечно, в политике нечего делать. Забавно то, что каждая нация и каждая эпоха считают уличные приемы политической борьбы своей особенностью. В доказательство того, что где-то политика делается не так, а гораздо деликатнее, мы обычно ссылаемся на Европу, немцы на Францию, французы на Англию, англичане же скорбят о падении нравов «во времени», — «в пространстве» им не на кого ссылаться: в Англии в самом деле дело обстоит в нормальные времена несколько лучше, чем в других странах, главным образом благодаря страшному британскому закону о libel’е{17}.
Самым лучшим коррективом к прелестям политического ремесла является, конечно, нечувствительность, вырабатывающаяся с годами у большинства настоящих политических деятелей. Однако к Клемансо рассуждения об участи политических деятелей вообще совершенно неприменимы.
16
Каталаунские поля — здесь, вблизи города Труа, войска Западно-Римской империи разгромили гуннов во главе с Аттилой.