"Улыбнулись сонные берёзки,
Растрепали шёлковые косы,
Шелестят зелёные серёжки,
И горят серебряные росы..."
Все одобрительно загалдели и уставились на меня, убедившись, что проникновенный Соломончук таки при деле. Я встал и в свою очередь начал было жалобно: " Тихо льётся с клёнов листьев медь...", но тут же умолк, ясно прочувствовав полное непонимание со стороны слушателей. Галина Андриановна улыбнулась мне сочувственной улыбкой, по-дружески сказала, что окажет мне посильную помощь в создании стихотворения и... пообещала за него дополнительную, "творческую", пятерку в журнал. Отступать было некуда и я, скрепя сердце, опустился на своё место уже в должности "приклассного поэта".
После этого был возведён в ранг "конферансье" упирающийся Витёк Кондратюк, назначена группа крепких "носильщиков парт" и толковых "сценаристок" из числа отличниц. Галина Андриановна великодушно взяла на себя функции "режиссера" нашего творческого мероприятия. Мне вдобавок было поручено организовать музыкальное сопровождение вечера силами нашего школьного ВИА, в котором я тоже участвовал на правах гитариста-ритмача, и добиться от него достойного исполнения хотя бы одной песни на стихи поэта, желательно: "Отговорила роща золотая...", или "Клён...", но ни в коем случае не андеграундную "Я московский озорной гуляка!". Потому что нас могут попросту неправильно понять...
Вечером я с грустью поведал родителям о своём поэтическом задании, но они отреагировали на него по-своему. Отец тут же снял с платяного шкафа чемоданчик с баяном и... наш дом наполнился задушевными Есенинскими песнями! Родители мои запевали и подхватывали по-очереди то "Клён ты мой опавший...", то "Выткался на озере алый свет зари...", то "Ты жива ещё моя старушка?", а мы с сестричкой Светланкой, умостившись на диване, зачарованно слушали этот родной дуэт, вспомнивший собственную молодость и то время, когда творчество Есенина было под запретом. В завершение "концерта" наш разрумяненный отец, обращаясь к прослезившейся маме, исполнил сольно залихватскую вещь "Я московский озорной гуляка..." Мать всплакнула.
И тут меня осенило! Ведь этот замечательный самодеятельный дуэт можно пригласить на школьный вечер, взамен требуемого стихотворения, которое я пока даже и не догадывался как зачать! Но на моё приглашение "артисты" отреагировали отрицательно и тотчас покинули "сцену" вместе с баяном, сославшись на занятость и различные дела. Я остался наедине со своей проблемой и улыбчивой Светланкой, которая, ткнув мне в нос портретом поэта из его сборника стихов, убежала слушать продолжение "концерта" на кухню, куда подались мои расчувствовавшиеся родители.
Из портрета на меня смотрел улыбчивый белокурый красавец с табачной трубкой в зубах. Его насмешливый взгляд, полный надменного великолепия и недосягаемости, красноречиво убеждал, что таинство чувственной поэзии таким как я, ограниченным футболистам-волейболистам, велосипедистам, гитаристам и "радиолюбистам" вряд ли откроется когда-нибудь. В этом можно не сомневаться!