Но висит портрет настенный, грусть в себе тая,
И глядит певец России молча на меня.
Отражаются рябины в голубых прудах,
Недосказанною фразой на сжатых губах...
Всё! Конец! Больше писать нет смысла. Ибо, если делаешь что-то плохо, то лучше этого самого плохого сделать поменьше...
Я выбежал с листиком свежайшего стиха в кухню и первыми слушателями моего скромнейшего творения стали мои расчувствовавшиеся родители. Естественно, я попытался выиграть на проникновенной интонации. Ведь, с её помощью можно и газету читать, как "белый стих"! Родителей сразу же поразил наповал тот факт, что всего какой-то час назад я был обыкновенным парнишкой, а тут вдруг стал... начинающим поэтом! Пусть даже и корявеньким, но всё же...
На следующий день, Витёк, на правах конферансье, ознакомившись с моим стихом, задумался и сказал, что он вроде бы похож на "ямбический " и для школьного вечера вполне подойдёт! Я обрадовался. Но тут же принялся умолять своего друга, чтобы он-то и прочитал со сцены моё произведение, поскольку я ужасно стесняюсь. Понятливый и безотказный Витёк согласился, но с одним условием: доставшийся ему стих Есенина "Я иду долиной. На затылке кепи..." я должен буду выучить взамен, ну, и, в свою очередь красиво продекламировать с той же сцены. Я обрадовано согласился, несмотря на то, что тот стих был в несколько раз длиннее моего, доморощенного!
И вот наступил долгожданный поэтический вечер. Музыканты из ВИА выставили на свою нехитрую аппаратуру, подключили микрофон-стойку и важно сошли со сцены. Вместо них на сцену взобрался наш раскрасневшийся конферансье Витёк, и , кашлянув в рукав, начал с краткой биографии поэта. Затем на сцену по-очереди поднимались чтецы и чтицы. Волнуясь, кто с выражением, а кто как получится, они декламировали стихи и отрывки из поэм Есенина.
Затем мои приятели-музыканты с моим участием уныло исполнили "Отговорила роща золотая..." Наш лидер Валик пел, играя "перебором" на соло-гитаре, а я подыгрывал ему на ритм-гитаре в ля-миноре. Наша красавица-пианистка Ада держала соответствующие негромкие аккорды на "Ионике", а щуплый Борик, казалось сам едва держался за увесистую бас-гитару. Коля-ударник чуть слышно постукивал по тарелкам и барабанам, с интересом поглядывая на расфуфыренных девчонок, стоявших вдоль стен.
Гармония песни-романса была простой, "квадратной", поэтому никто не умудрился сфальшивить и получилось в общем-то неплохо. Нас одарили заслуженными аплодисментами, а Витёк тут же объявил мой выход, видимо считая, что мне так будет удобнее. Мои приятели тут же поспешили покинуть сцену, чтобы поглядеть и послушать меня из зала. Остался на сцене лишь Борик, который присел возле усилителя, чтобы регулировать лично для меня уровень звука и поддерживать его на максимальной громкости, а в случае возникновения "фона", снижать её. Его-то я и не заметил...
Не снимая гитары, я начал поэтическое повествование, которое пришлось выучить вместо Витька. В начале этого стиха поэт весенней порой "шёл долиной. На затылке кепи," одет он был очень прилично ( дорогой костюм, лайковые перчатки), выходил то за дорогу, то под откосы, покуда в поле не повстречал работающих на сенокосе односельчан. Те начали его подзадоривать и подначивать, дескать, слабым поэт стал и вряд ли сможет снова заниматься тяжёлым крестьянским трудом. И что коса-де ему не ручка, а грабли - не перо! Чувственный поэт, естественно, разволновался и чтобы доказать землякам, что всё на самом деле не так, поступил следующим образом: