И вот настал день, после которого я больше никогда не осмеливался просить папу взять меня с собой. Дело это было в пятом классе, в самом начале зимних каникул. Папа в то время работал на колёсном тракторе. Погода удивляла своей непредсказуемостью - то мороз, то оттепель с мелким зимним дождём вместо снега, то сам тяжёлый и мокрый снег.
Позавтракав бутербродами с горячим чаем, мы вышли из дому. Было темно, туманно и скользко - гололёд. Отец шёл быстро и уверенно, а я семенил за ним, периодически подбегая, как Пятачок за Вини Пухом. Быстро идти мне мешало моё долгополое зимнее пальто, купленное "на вырост", и увесистая кроличья шапка, постоянно съезжающая на переносицу. Соседские собаки лениво погавкивали нам вслед, не желая вылезать со своих тёплых будок. Из темноты, освещённый светом из окна дома дяди Бори, перед нами возник колёсный трактор "Т-40" с прицепом. Перед трактором на высоком табурете стоял дядя Боря; без шапки, с причёской, напоминающей замысловатый ворох старого сена, и заливал с ведра в радиатор горячую воду.
Мы громко поздоровались с дядей Борей, который имел возможность, в отличии от папы, оставлять свой трактор у ворот собственного дома, потому что работал в тракторной бригаде какого-то дальнего колхоза. А председательствовал там родственник дяди Бори, который разрешал ему ездить на этом "Т-40" куда угодно под личную ответственность. Наш сосед дядя Боря был добродушным и улыбчивым сверстником моего отца, но имел хрупкое тело невысокого роста и звонкий юношеский голос. Когда я его видел, то мне почему-то всегда представлялся забавный воробей.
От нашего громогласного дуплетного приветствия полусонный дядя Боря содрогнулся всем своим телом в промасленной фуфайке и кирзовых сапогах; и, резко качнувшись на шатком табурете, неуклюже полетел навстречу земле, мокрой от пролитой на неё воды.
Я замер, а папа поспешил прервать полёт дяди Бори, подставив свои крепкие руки под его летящее с пустым ведром наперевес тело, примерно в двух моих шапках от земли. В знак "благодарности", ведро дяди Бори, описав в воздухе замысловатую кривую, опустилось на папину голову, защищённую такой же шапкой из серого кролика, как и моя.
Оказавшись сапогами на земле, дядя Боря улыбнулся и заикающимся голосом ответил на наше приветствие:
- Тьху-у ты, ддрын-кколода! А й-я думаю, к-кто это идёт? Привет, Яшка! О, Серёга! Зы-здравствуй! На р-работу ид-дёте?
Я, пряча улыбку, важно кивнул; а папа, поправив шапку, молча пожал дяде Боре мокрую руку. Мы двинулись дальше, а дядя Боря, достав из кармана толстую замасленную верёвку с деревянным огрызком-ручкой на одном конце, быстро заправил другую её часть с узлом в шкив "пускателя" и дёрнул. Тишина... Мы остановились и оглянулись. Оглянулся папа, потому что я шёл боком, с интересом наблюдая из-за плеча за действиями соседа-тракториста. Дядя Боря что-то бормотнув себе под нос, снова заправил верёвку в шкив и дёрнул. Тишина... После третьей попытки дядя Боря не выдержал и, задыхаясь от праведного гнева, вскричал на "пускатель":