И в тот момент, когда конвоир коснулся поляка автоматом, чтобы отодвинуть его с тротуара, Лужинский молниеносным ударом кулака сбил солдата с ног. Автомат эсэсовца оказался в руках «пьяного». Событие произошло так внезапно, что даже Горн в первое мгновение растерялся.
И заметив, что второй конвоир мгновенно ухватился за автомат, Горн классическим ударом ноги подкосил его, и очередь выстрелов из автомата прописала небо. Лужинский молниеносно повернул свой автомат и в упор дал очередь по эсэсовцу.
- За мной! - скомандовал, хватая Горна рукой и ныряя в первые ворота, гостеприимно распахнутые перед ними каким-то французом.
- Через двор и переулком за город! Там ваши… - прошептал француз, мгновенно закрывая за ними ворота. Он не сомневался, что эти двое - переодетые французы - участники Сопротивления.
Шум, стрельба остались где-то позади. Горн бежал впереди, все время оглядываясь на Лужинского. Где-то в закутках дворов крепко пожал ему руку.
- Давай мне автомат, беги! - прошептал.
Лужинский ткнул ему в руки оружие. Но не побежал панически вперед. Схватил и повернул Горна, даже подтолкнул:
- Валяй, валяй, летчик! На высоких скоростях давай лети за город!
Наступала темнота. Это помогало укрываться, но и затрудняло побег. «Через двор и переулком за город! Там ваши…» - не забывали доброжелательный совет француза. Кто эти «ваши»? Неужели отряды Сопротивления?
В переулке бежать было свободнее. Несколько раз замечали, как случайный встречный дисциплинированно проскакивал во двор, чтобы не мешать беглецам. Позже поредели здания, слева чернел лес. «Есть смысл бежать именно в лес?» - молниеносно решал Лужинский, чувствуя, как подкашиваются ноги. Даже стрельбу в городе слышали уже как во сне.
- Ну как, Ганс? - спросил он, оглянувшись.
- Железо! Только ноги, ой ноги! И надо бы промыть рот. Давай к первому ручейку.
И уже не бежали, а, прислушиваясь, шли дальше. Не забивались далеко от дороги, чтобы не заблудиться в ночном лесу без дорожек. Тяжелое дыхание вырывалось из груди, Горн иногда отплевывается. Шум города заметно удалялся, а вместе с ним удалялась и угрожающая опасность. Повернули к ручейку…
- Сам дьявол их поймет, этих французов, - рассказывал Горн, проснувшись в лесу. - Дважды я проходил по той же улице, где жил когда-то мой приятель. А в третий раз пристал ко мне какой-то глупый патруль. Скучно, наверное, им слоняться без дела по тем улицам, дуреет голова. Сначала вроде поверили в искренность моих дружеских побуждений, вместе искали моего Алена. А потом как взбесились: подозрительной им показалась дружба немца и француза. «Зачем тебе, немцу, сдался этот Ален? Ведь он француз…» Действительно, вопрос стопроцентно немецкий: для чего немцу связываться с каким-то французом?.. Ну, вот так и поговорили. Не очень мирно, но вразумительно. Пока до драки не дошло. Драться они по-человечески не умеют, северные пруссаки - живодеры! Выбили мне зуб, но не благодарить же их за такую честь! Превозмогая силы скрутил одному голову, нас же когда-то в Англии обучали джиу-джитсу. Тогда и набросились. «Большевик, коммунист», - визжат. А я и не отрицаю. Повели меня в комендатуру. А я потребовал зайти переодеться, оружие, говорю, заберу. Хотел покуролесить еще с ними, черт бы их побрал, да и тебе дать знать о моей вынужденной посадке.
- Вот как увиделся с французским другом… А ты ничего себе товарищ, сообразительный. Только «пьяного» меня не узнал.
- Ну, брат, такой пьяный! Я чуть сам не сошел с ума от той картины.
Какое-то время полежали молча. Солнце уже нагревало уголки в лесу. Где-то гремели эха отдельных выстрелов, раздирая лесные чащи.
Затем перебрели через ручей. Справа на автостраде уже громыхали авто. Несколько раз Лужинский и Горн собирались выйти на автостраду, даже пробирались на нее. По трассе шли в основном военные авто. Оба тоскливо провожали их взглядами, переглядывались и вновь углублялись в лесные чащи.
Только где-то на двенадцатый день голода и лишений вдоль дорог Лужинский, наконец, узнал ту из них, что пересекала лесные чащи дальше в сторону от Лигурийского моря, выводя снова в лесные чащи. Внимательно огляделся, присматриваясь к той дороге.
- Сейчас мы с тобой попробуем связаться с хорошими людьми, - дорожная просека действительно все больше казалась знакомой. Когда же прошли и овраг, всякие сомнения развеялись: - План будет такой: ляжешь он в том березняке, подальше от посторонних глаз, и будешь ждать…
- День, два ждать? А еды подбросишь? - пошутил Горн.
Когда зашел той же тропой в знакомый двор, почему-то не облегчение, а какой-то страх почувствовал. Пусто, не видно инвалида во дворе, гостеприимная женщина не выскочила из дома. Стал посреди двора, оглянулся.