- Могу вас успокоить, я же летчик. Только на собственной территории они достаточно свободны и активны. Вне ее господствует авиация союзников. Не знаю, где дети, но…
- Дети на острове в океане. Вам я полностью доверяю.
- Там господствует авиация союзников, в основном английцы, уверяю вас.
Лужинский снова взял за руку летчика, притянул его ближе к себе, чтобы только прошептать:
- Умоляю вас, никому об этом ни слова. Действительно, вы правы. На тех островах гитлеровцам не светит летать. Так, значит, осмелимся?
- Давайте ваш полный текст.
Лужинский ткнул в руку летчика текст радиограммы на немецком языке. Рука дрожала, он глубоко переживал, как будто рисковал государственной тайной большого значения. Летчик посветил фонариком под полой, вслух, но тихо прочитал текст радиограммы:
- «SOS! Четверо советских пионеров и девочка Нина находятся на острове в океане. Координаты… Посадка самолета возможна на косе юго-запада острова. Коса - песок, галька, Лужинский».
- Есть, товарищ! Радиограмма будет передана в двадцать один ноль-ноль по московскому времени. Будьте уверены!
На этом и распрощались. Во дворе Лужинского поджидал Горн. Увидев, быстро подошел. Был радостно взволнован, дух ему захватывало от восторга.
- Договорились, друг! Через полчаса на рассвете операция… Врач будет спасена и доставлена куда-то сюда, в горы, в безопасное место! - Горн схватил руку приятеля и крепко пожал ее. - Благодарность за хорошую школу! Я, кажется, нашел ту надежную тропу, которую долго искал для сближения с отцом!.. А врач сегодня же будет в полной безопасности. - И Ганс побежал догонять своих товарищей по предстоящей операции.
Традиции Ниццы как курортного города значительно нарушились с приходом гитлеровских войск. Почти целые сутки не утихали шум, стрельба на широком дворе и в домах комендатуры. Но постепенно гестаповцы утолили свою первую жажду «деятельности»: были расстреляны многие граждане города. В конце концов, влияло и то, что дела Гитлера на фронтах катастрофически ухудшались. После двенадцати часов ночи дом комендатуры замирал, как и в этот день. Во дворе стояли только ночные сторожа.
В то предутреннее время в комендатуре Ниццы еще было спокойно и тихо. К парадному входу, где, подремывая, сидел часовой, подошли двое эсэсовцев, держа под руки третьего - совсем слабого капитана-летчика. Голова его свисала на грудь, ноги волочились по земле.
Один из эсэсовцев обратился к часовому:
- Старшего!
Часовой вскочил, откозырял. Перед ним был молодой офицер с многочисленными орденами на груди и с пистолетом в руке. Второй рукой он поддерживал ослабевшего летчика. Часовой только обернулся, чтобы нажать кнопку. Кнопка, очевидно, была бдительно охраняема. Тотчас же застучали несколько ног, хлопнул замок, и на дверях встали двое вооруженных эсэсовцев. Часовой только указал головой на офицеров с больным или раненым летчиком.
- Капитану срочно нужна врачебная помощь, - ответил офицер, поддерживая Горна.
Ни форма на всех трех, ни оружие, ни поведение или речь не вызвали никаких подозрений. - Я сейчас позвоню в роту…
- Это будет поздно. Ему нужна немедленная помощь! - сказал офицер с орденами.
- Так, может, помогла бы та арестованная врач? - напомнил эсэсовец-часовой.
- Давайте ее сюда! - приказал офицер.
В хлопотах и спешке ни один из трех дежурных даже не подумал о какой-то проверке документов.
- Лейтенант, вы остаетесь здесь, а мы с часовыми и без вас справимся. Пойдем скорее.
Часовой пошел по коридорам впереди, за ним один из прибывших повел «чуть живого» капитана Горна, еще один часовой замыкал этот кортеж. Передний заскочил в какие-то двери и быстро вышел с ключом. Его снова пропустили вперед, и, пока дошли, он уже успел открыть дверь арестантской, включил свет.
Комната ярко осветилась большой лампой. Почти в тот же миг с дивана встала пожилая, седая женщина.
- Вы врач? - спросил тот, что ввел больного капитана.
- Я арестант, а не врач, - тихо ответила женщина, вздохнув. Но встала с дивана, потому что на него уже сажали больного. Он упал головой на смятую подушку.
- Капитан! Капитан Горн! Вот врач. Сейчас она осмотрит… Немедленно осмотрите больного! - распоряжался эсэсовец. И еще раз обратился к еле живому капитану: - Капитан, можете сказать врачу, что там у вас?
Больной открыл глаза и выразительно моргнул веками. Он может говорить с врачом. Эсэсовец отошел. Повернувшись, жестом отправил обоих эсэсовцев и сам вышел за ними, плотно прикрыв дверь. Врач вздохнула, взяла стул и подсела к больному.
- Что с вами, больной? Я же арестованный и, кажется, осужденный вашими… врач.