Последние сомнения исчезли. Они с Виктором остались в тылу фашистских войск. С этого момента они должны прятаться, выдумывать имя, историю появления здесь или в другом месте и в любой момент быть готовыми умереть…
Надо правду сказать: у Марии не было в тот момент каких-то широких, далеко идущих планов. Но в кустах оставаться не могла и в короткое мгновение оказалась у дороги.
Сначала испугалась такой своей активности. Дорогой хоть изредка, но все-таки проходили одиночные автомашины. Оказывается, эта дорога была лесной просекой, и фашисты попали на нее из каких-то боковых просек. А большая дорога проходила по ту сторону железнодорожного разъезда.
Мария быстро перебралась через просеку, и сама не заметила, как была уже у огромных штабелей дров и строительного леса на разъезде. Отсюда заметила, что возле каждой цистерны на раме авто были привязаны несколько достаточно удобных плоских бидончиков. Если бы Мария не видела, как мотоциклист отцеплял этот бидончик и наливал себе в него топливо, то, может, и не знала бы, для чего они. Автоцистерны стояли вплотную к штабелям дров. Тогда и разгорелось желание украсть один такой бидончик - наверное, этого хватило бы им с Витей, чтобы проскочить через фронт, пока он еще не имеет сплошной линии.
Легла на штабеле между дровами, замаскировавшись березовыми и дубовыми поленьями, и следила за жизнью полустанка до ночи.
Ночь была свежая. Небо совсем чистое, бездонное. Гуща звезд привлекала взор. Прямо перед Марией маячили силуэты бензоцистерн, мотоциклов, груженные лесом платформы, здания полустанка.
Около полуночи жизнь вокруг замерла. Даже война на дальних горизонтах будто отдыхала в это время.
Мария заметила часового. Он ходил между двумя рядами цистерн, останавливался перед тем, как повернуть назад, прислушивался. Видимо, не услышав в ночном окружающей шуме ничего подозрительного, возвращался и шел до другого края рядов. Автоцистерны стояли задом друг к другу с таким, очевидно, расчетом, чтобы, в случае тревоги, каждый водитель первого ряда сразу же мог бы свободно уезжать, освобождая дорогу второму ряду.
Несколько раз проведя глазами часового, Мария набралась смелости, осторожно спустилась на землю и прокралась под стационарной эстакадой до того места, где кончались высокие штабеля дров.
Лежала, скрытая тенью от эстакады и огромного мотка стального троса. Под боками давили костыли, планки. Но лежала, потому что часовой как раз шел в эту сторону.
На ходу он смотрит на эстакаду, где стоят две пустые повозки, пожалуй, брошенные еще при внезапном отступлении. Видит он, наверное же видит, и огромный моток троса, который, словно клубок змей, чуть серебрится искорками стали, перехватывая холодный свет звезд.
А видит ли он в темном уголке пару горящих глаз, следящих за ним? Если только увидит - это будет ее гибелью.
Мария дрожала не от холода, хотя и лежала на ржавом железе. Она дрожала от непосильного напряжения воли. Обеими руками взялась за холодную планку, попыталась поднять ее. Должна была не только защитить свою жизнь, но и добыть бензин, которого ей не даст по доброй воле этот вооруженный гитлеровец. Бензин надо взять хотя бы и ценой жизни часового! Они начали войну для смертоубийства, поэтому пусть погибают в ней, проклятые…
Часовой постоял - показалось, вечность - и повернул назад между двумя рядами машин. Мария прокралась за ним до первой цистерны.
Фашист еще шел туда, а Мария, приставив к колену железную планку, на ощупь отцепила один бидон с горючим. Только бы вынуть из гнезда и исчезнуть.
Но куда же исчезнешь? Солдат уже повернул обратно. Размеренной походкой идет между двумя рядами цистерн еще и песенку какую-то мурлычет, превозмогая сон.
Мария подошла к колесам, чтобы не заметил фашист ее ног на пустом месте под цистернами. Стояла, прижавшись пластырем к цистерне, слегка повернув голову в сторону часового. Он ритмично приближался, силуэт его увеличивался…
Слышала, что стук сердца эхом отражался от цистерны, и от этого она будто звенит звоном полной посудины. Не поняла, что это только кажется ей, настороженной. Решила, что и фашист услышал звон, недаром же он прервал свое сонное пение и нарочито идет совсем близко, именно возле этого ряда цистерн.
Конечно, это ей только показалось. Часовой был уверен, что кроме него возле цистерн ни одной живой души нет. Если бы хоть на миг он сомневался в том и пристально посмотрел на эту крайнюю цистерну, то заметил бы ее необычные очертания. А идя назад, наверное, узнал бы прижавшегося к цистерне человека…