— Если говорить и о ваших неотложных делах, то... врача надо немедленно освободить из лап полицейских! Но у нас есть еще одно, может и значительно мельче, но неотложное дело. Нам очень нужно передать одну радиограмму в Советский Союз. Сложность этой задачи состоит в том, что все радиограммы перехватываются врагами. А сообщить мы должны о детях, о советских детях, которым угрожает опасность. Поэтому и просим помочь в этом сложном деле.
После минутной тишины сначала зашептал сосед соседу на ухо, второй, третий. И снова заговорили так, что разобрать уже что-то в этом мог только сосед. К Лужинскому пробился человек. Знакомое лицо, плотная фигура, летная форма.
— Лаверни? — обрадовался Лужинский. Двумя руками здоровался с летчиком. — Очень рад, что вы с нами, друг!
— Спасибо... А какое у вас сообщение? Нельзя передать его каким-то человеком?
— Нет, передавать человеком — это слишком долго и ненадежно. Надо по радио. Детям ежеминутно грозит опасность.
— Радио, конечно, лучше. Но все радио теперь под пристальным контролем. Наш военный радист изучал и русский язык. Кое-что интересное и нам пересказывает. На днях большой указ о награждениях снова передавали. О советских героях рассказывали.
— Как жаль, что о награждении партизан не оглашают, — сказал Лужинский.
— Группу летчиков снова наградили. А также о какой-то боевой группе «Кленовый лист» передавали. Мы все восхищались.
— «Кленовый лист»? — воскликнул Лужинский. — Подождите, друзья. А далеко тот ваш радист? «Кленовый лист» интересует и меня.
Радист был тоже на этом конспиративном собрании патриотов. Лужинский расспросил его, что именно передавали о «Кленовом листе». В тылу врага воюют... В рассказе об их героических поступках упоминались имена Виктор... Вадим... И женщина какая-то — Маруся.
— Маруся... Виктор... Вадим... «Кленовый лист»! — громко рассуждал Лужинский. — Какие могут быть сомнения!.. Товарищи, эти имена мне хорошо известны. Это выдающиеся бойцы народной мести!.. Для них... для них тоже нужно наше сообщение о тех советских детях. И особенно о судьбе девочки!..
— Значит, должны передать! Только открытая радиограмма всем доступна. А шифровка... Какая тут шифровка, когда никто не знает их кода! — с грустью жаловался летчик.
— Да, в этом и заключается самая большая сложность. Можно бы сообщить только о самом факте: скажем, дети живы, но в опасности. И договориться о каком-то коде. Словом, это таки сложность, а известить надо.
Летчик встретился взглядом с радистом, оглянулся на ночь, словно искал в темноте простых путей помощи этим людям. Наконец, Лаверни тихо обратился к Лужинскому:
— Составьте ваш лаконичный текст, мы передадим. Только на каком языке?
— Очевидно, на немецком. Но это не основное препятствие...
— Лучше по-французски. Составляйте текст.
И пошел с радистом в группу людей. Горн шептался с несколькими молодыми солдатами, договаривался о том, как спасти из-под ареста врача, сестру убитого капитана пароходной компании. Ведь она сидела не в тюрьме, а в управе коменданта города.
Ганс Горн глубоко пережил свой арест в Авиньоне. Он все еще горел жаждой мести этим тыловым «воинам», как презрительно называл теперь комендантские гарнизоны.
Но в тех нынешних настроениях летчика слышалось уже и нечто более устойчивое, чем только месть за обиду. Его увлекала и убеждала искренность и самопожертвование коммуниста Лужинского. От того все вокруг становилось значительно яснее, ближе и его человеческому достоинству. Та несчастная женщина-врач, сестра казненного капитана, как будто становилась уже и его сестрой...
Сбив набок берет, Горн горячо отрицал или одобрял радикальные предложения.
Лужинский вышел с Лаверни на улицу. Его немного беспокоило то, что о деле теперь знает около десятка человек. Не проболтается ли кто-то из них?
— Будьте спокойны, товарищ. Здесь были только такие люди, которых предупреждать об осторожности в разговорах не приходится.
— Спасибо. Это очень важно...
И задумался, идя по двору, как он задумывался каждый раз, решая сложные проблемы. По селу уже начинали свою предутреннюю перекличку петухи. Отдаленно шумели морские волны, и изредка раздавалось гудение ночного самолета.
— Должен передать текст радиограммы. Собственно, у меня их целых два. Если действительно тот радист надежный человек, можно было бы посоветоваться и с ним.
— Абсолютно наш человек! Все мы здесь свои... Давайте ваш текст.