Вошел адъютант. Короткие усики, торчащие под самым носом на молодом, почти юном лице обер-лейтенанта, свидетельствовали о его далекоидущих симпатиях к личности «фюрера».
— Самолеты готовы к старту, господин капитан гидроавиаслужбы! — отрапортовал адъютант, проскочив между пионерами.
— Да. Курту Веберу вести авиаэскадрилью. Вейгту — ее замыкать. Старт — зеленая ракета с моего самолета. Кстати, этот штаб, — показал на пионеров презрительным кивком головы, — нам не нужен... Впрочем, передайте об этом Вейгту. Простите, Жюли, может действительно подарить вам на память?
— О, нет, не надо, — отшатнулась Жюли.
Наши герои слышали этот разговор, догадывались, что говорят о них, но, кроме слова «штаб» и фамилии Вейгта, ничего не поняли. Послушно повернулись под толчками унтера, который пытался угодить расфранченному морскому летчику-офицеру, и вышли из кабинета.
Их повели к морю, туда, откуда доносился рев двигателей двух десятков тяжелых бомбардировщиков морской авиации. Бомбардировщикам вторило столько же заведенных моторов истребителей, которые должны были прикрывать неповоротливые, хотя и быстроходные, бомбардировщики.
Адъютант торопился, и каждый раз, когда он останавливался, ожидая, ребятам приходилось подбегать по его писклявым покрикиваниям. Конвоиры тоже старались быстрее избавиться своих арестантов и не жалели толчков и бранных угроз.
Ребята даже вспотели. Когда подошли к морю и адъютант что-то крикнул в пространство над волнами, показалось, что он кричит в гроб. Это было так называемое спокойное в бухте, а на самом деле глубокое и грозное море. Никакого ветра, а оно качается гонкими волнами, словно дышит от тяжелого труда. По тому, как конвоиры спешат, ребята поняли, что в этих грозных тяжелых волнах их ждет страшный конец.
Ваня подошел к Олегу и пожал ему руку. Как будто хотел сказать: держись, авиатор, видишь, гидросамолеты. Парень должен был бы улыбнуться в ответ на подбадривающий жест товарища. Но Олег страдал, как ребенок, неожиданно брошенный родителями. На глазах его блестели слезы.
Роман почему-то считал, что, надувшись и глядя исподлобья на всех летчиков и конвоиров, он умилостивит их или убедит в том, что в советских пионерских лагерях нет ничего плохого. Он тоже заметил те слезы у Олега, смешно подмигнул ему налитым кровью, подбитым глазом и мрачно произнес:
— Не дрейфь, авиатор! Мы пионеры... Слышал, партизанами назвал, собака!
К берегу, где они стояли, ожидая своей участи, подошла лодка с двумя летчиками, судя по униформе. Это их позвал адъютант командира своим писклявым голосом.
— Капитан передает их Вейгту, — лаконично сказал гитлеровец.
— Погоди! — властно крикнул сидевший на корме лодки. Ребята заметили, что у него на погонах такие же отметки, как и в адъютанта. — На какого дьявола нам эти шкеты? Мы берем большой запас горючего.
— А кто говорит их... брать? Капитан приказал передать их Вейгту.
Олег закусил губу, чтобы не заплакать. Но не мог. Ему показалось, что товарищи не понимают ситуации. Хотя немецкого языка он тоже не знал, но несколько слов понимал — его отец, инженер, прекрасно владеет этим языком.
И почему-то возникла уверенность, что уж это им конец. Теперь ничего не придумаешь. Гибель через каких-то несколько минут казалась для него неизбежной.
Их подтолкнули в лодку. На берегу остались конвоиры и адъютант.
Лодка тронулась. Морская влага напомнила Роману пляж пионерлагеря, скалы с птицами, щебечущие, нежные девичьи голоса, Любку Запорожец...
— Вы кто такие? — спросил с кормы летчик каким-то вроде бы и чужим, но вместе с тем знакомом языком. Пионеры не сразу ответили, хоть и поняли вопрос. Инстинкт велел разобраться, прислушиваться к тону, чтобы знать, кто именно говорит. Но суровое выражение лица летчика мало подходило к будничной фразе вопроса.
— Мы школьники, — ответил Роман. — В лагере были.
— А как же... тэн штаб? — спросил летчик, не меняя выражения глаз, лица.
На это уже ответил Ваня, которому казалось, что именно этому летчику надо сказать все, как оно есть на самом деле, без недомолвок.
— Никакой не штаб. Мы так, играя, штабом себя объявили.
— Угу... Значит, Вейгт утопит... — произнес летчик жестокое резюме и как бы от неловкости отвернулся.