— И помни: Пранек здесь всегда и автопилот я включил, равновесие будет держать сам, — успокоил мягким тоном, но уже крича, потому ребята открыли люк и внешний шум бурей ворвался внутрь. — Возьми себя в руки! Волноваться можно только на дне океана, над которым летим, или в желудке акулы... Ну вот, правильно! Теперь берем штурвал на себя. Корабль поднялся вверх. Браво, браво! Давай еще выше, Олег! Теперь выровняй. И еще выше, выровняй...
Олег почувствовал у себя на щеке нежный, родительский поцелуй. А может, только так показалось. Потому что в следующее мгновение возле него уже никого не было.
— Ой! — ахнул парень. И тут же смущенно притих.
Лейтенант Пранек стоял на расстоянии одного метра от парня и пристально следил за приборами и за вспотевшими руками парня. Затем обернулся на лязганье крышки люка.
— Выполнено, товарищ командир! — ответил Ваня, вложив в то смелое «товарищ» и любовь, и благодарность, и пионерское рвение.
После нескольких маневров рулем «на себя» машина достигла потолка. Почти раздетым ребятам становилось холодно. Кроме Олега, с которого от напряженной работы ручьями струился пот. Но и он понемногу успокоился, остыл.
Стрелка скорости все еще нервно качалась, но теперь уже между цифрами 410 и 470.
Пранек, стоя возле Олега, время от времени включал наушники, смотрел на приборы, увеличивал подачу газа в моторы. Корабль начинал слышнее стонать на неожиданных ямах, когда попадал в облака, которых в действительности не было. Чистое, черное небо серело над головой многочисленными звездами.
Вдруг Пранек услышал в наушниках слабый голос:
— Капитан Б, капитан Б. ...Пранека на курсе не нашли...
— Бараны! Пранек на километр выше вас... Высылаю Горна и Кюхельвейса.
Пранек качнулся. Горн и Кюхельвейс!.. Это же известные на всю гитлеровскую армию истребителей асы-ночники. Кто не помнит ночных операций этой смертоносной двойки! Работая в паре, каждый из них имеет свой облюбованным прием нападения. О горновском маневре перехода со «свечки» в атаку, когда машина еще идет в мертвой петле, говорила не только отечественная, но и мировая пресса. Прием знали, но противостоять ему не могли.
Пранек тоже хорошо знал эти смертельные приемы обоих своих нынешних соперников, и невольная дрожь прошла по его телу. Объединенные маневры этих двух асов были непреодолимы. Единственная надежда на ночь и непредвиденную нормами скорость его самолета. Чех медленно снял наушники, машинально надел их на голову Олега. Вслушивался или думал, неподвижно застыв на месте. Кюхельвейсовская лобовая атака!.. Вслушивался, думал. Может, работа какого-то из моторов заставляла его вслушиваться? Может, раскаяние за свой отчаянный поступок овладело им? Мечту перейти в армию больших союзников лейтенант Пранек лелеял давно. Он подробно обдумал план бегства еще с первого дня войны.
Лейтенант Пранек принимает воздушный бой с Горном и Кюхельвейсом!
— Ну-ка, экипаж! Господин стрелок пусть встанет за тамтым пулеметом штурмана, — обратился он к Юре. — Ты, — Пранек коснулся плеча Вани, — будешь стоять около меня на башне, если что — подменишь! Господин с одним глазом будет следить возле Олега. Господин Олег, браво, господин Олег! Если бы его друг или сам господин Олег заметил Кюхельвейса... впереди, в пространстве, пусть только возьмет его в тот пересеченный круг и нажмет на эти пуговицы. Малый пуговица — пулемет, большой — пушка. На Кюхельвейса не помешает нажать на оба вместе, господин Олег. Курс — на запад, по стрелке, и... девиз — победа!
Вдруг Пранек оборвал речь и в следующее мгновение уже был на башне около Вани. Олег только заметил, как стрелка одного из приборов внезапно зашевелилась, словно на нее влияли какие-то посторонние магнитные факторы.
Олег прочитал над прибором:
«Люфтахтунг»
«Люфт — воздух, ахтунг — внимание», — подбирал Олег, вспоминая свои скромные знания языка. И почувствовал радость, не похолодело ему от страха в груди, не задрожали руки.
В воздухе враг, с которым они будут сражаться. Здесь не так, как с конвоиром унтером, что толкал Ваню в кюветы, сапогом бил в зубы. И Роману залепил под глаз еще и автоматом пригрозил. Здесь пулемет, пушка. Малый пуговица, большой пуговица... Так и хотелось попробовать нажать их.
Глазами пытался проникнуть в темноту ночи. Даже жалел, что за стеклом была все та же пустота, жирная тьма, как густое сито, изрытая мириадами звезд.
На башне стояло начеку четыре глаза. И почти одновременно они заметили, как где-то справа, обходя их самолет, неслось чернее ночи пятно. Собственно, оно было таким же, как и ночь, только, проносясь, то закрывало собой звезды, то открывало, оставляя их позади.