– Всех казнить. Имущество и драгоценности – в казну.
Девочка похолодела. Всех казнить? Но ведь многие из них ее родственники! Точнее, их общие родственники!
– Не слишком ли жестоко ваше решение, о Владыка?
– Это оправданное решение, Гефестион. Тот, кто предал один раз, будет предавать многократно. У царя должны быть только преданные слуги.
Клеопатра попыталась запомнить этот мудрый ответ. Более того, смерть родственников и знати перестала казаться ей чем-то страшным и удручающим. Отец прав. Предатель должен быть наказан. А многие из тех, кто поддерживал Беренику, не упускали возможности отыграться на ней как любимице Птолемея. Как она могла забыть о таком? Если есть возможность наказать врага, ее нельзя упускать.
Вошел слуга.
– Владыка, позволь к тебе обратиться?
– Слушаю тебя.
– То, что ты просил, доставлено.
– Пусть внесут.
Взяв у мальчишки, стоящего за его спиной, огромное серебряное блюдо, слуга подошел к Птолемею.
На блюдо было накинуто покрывало.
– Сними его! – приказал царь.
Гефестион сдернул покрывало – и Клеопатра с трудом сдержала вопль ужаса.
На блюде лежала отрубленная голова Береники. Ее глаза были закрыты, а лицо… прекрасное лицо Береники было изуродовано ужасной гримасой смерти. Не найдя в себе сил на все это смотреть, Клеопатра закрыла глаза. Беренике было восемнадцать лет.
– Ну что, доченька, – услышала она глухой и яростный голос отца, – поцарствовала?
Не выдержав, девочка выбежала из потайной комнаты. Она бежала по дворцовым галереям, сама не понимая, куда и зачем… Опять смерть. Еще одна смерть… Когда же это закончится? Выбежав в сад, Клеопатра направилась в свою любимую беседку, которая находилась в самом дальнем уголке роскошного сада. Горло сдавила судорога, боль и отчаяние были настолько сильны, что расплакаться, просто расплакаться не представлялось никакой возможности.
Клеопатра пробыла в беседке до самого вечера. На сердце было безрадостно и тяжело. Мысленно она возвращалась то к Беренике, то к своей матери, которую заменила ей старшая сестра. Пыталась представить, какая теперь ждет ее жизнь. И вдруг Клеопатра вспомнила о предсказании Нефтиды. Так вот для кого ожидали перемены к худшему! Ей стало не по себе. А что же тогда ждет ее, что ей сулят перемены к лучшему?
И вдруг…
От осенившей ее догадки Клеопатра затаила дыхание.
Трон!
Теперь между нею и троном никто не стоит.
И…
Девочка закрыла глаза. Не стоит торопиться. Не следует себя выдавать. Вот Береника поспешила и в итоге оказалась на блюде.
Возвращаясь во дворец, Клеопатра оглянулась, отыскивая любимую беседку Береники и Архелая.
Легкий ветерок играл пальмовыми листьями, по тропинкам величественно прохаживались павлины, друг за дружкой гонялись фазаны.
Сорвав маки, Клеопатра положила их на подушки с золотистыми узорами, которые еще помнили тело своей хозяйки.
Пир был в самом разгаре. Гости шумели, веселились, кто-то уже присоединился к танцовщицам, кто-то спешил уединиться в укромном уголке. Возле каждого входа и окна стоял знаменосец с римскими орлами. Гости, в основном, были римскими военачальниками, а не родственниками или знатью. А к вечеру большая часть александрийцев, из списка Птолемея, оказались в тюрьме. Царь был скор на расправу.
Наибольший фурор на пиру произвело появление Клеопатры. С появлением во дворце Нефтиды та перестала носить простые сарафаны и подбирать волосы черепашьей заколкой. Ее прически стали сложными и женственными, платья дорогими и изысканными, на запястьях и щиколотках она отныне носила серебряные браслеты, украшенные драгоценными камнями. Все это было еще далеко от божественного идеала Исиды, но первые шаги были сделаны. Клеопатра испытывала сладостное чувство триумфа, замечая на себе взгляды Арсинои и других знатных дам, и понимала, какой она была дурой, отказывая себе в таком удовольствии.
Клеопатра удрученно крутила в руках золотой кубок, думая о том, как бы незаметно улизнуть. Тяжело вздыхая, она думала о том, что… теперь их осталось четверо: два брата и две сестры – совершенно чужие друг другу люди. Чем они будут заниматься? Для чего им вместе жить под одной крышей? Девочка глазами разыскала Птолемеев. Старший из братьев – шести лет, слабовольный, неуклюжий увалень. Как всегда, он сидел на коленях у евнуха Потина, а тот с нескрываемым удовольствием кормил его. И откуда у слуги такая любовь к нему? Младший брат, четырех лет, обнимая старшего за спину, улыбался и сонным взглядом наблюдал за полуголой танцовщицей.