– Для чего? Чтобы вместо тебя я с римлянами расплачивалась?
– Ну, зачем ты так… Может, к тому времени что-нибудь изменится, вон как они в Галлии с войной завязли.
– Отец, ну что ты в самом деле! Разве можно слепо надеяться на везение? Ждать какого-то чуда?
– А что? Как станешь моей соправительницей, я тебе открою один секрет.
– Какой еще секрет?
Птолемей умолк на мгновение.
– Я передам тебе план храма, где находятся сокровища фараонов.
Пристально глядя в глаза дочери, он шептал:
– Кто-то римлянам уже донес про это, поэтому они и помогли мне. Ну, я же не враг своим детям и своей земле, чтобы вот так вот взять и все отдать! Мне сейчас очень на руку их внутренние межусобицы, иначе бы они сюда легионов нагнали. – Птолемей схватился руками за голову.
До Клеопатры мгновенно дошел весь ужас того положения, в котором они оказались. Сколько бы ни было у них противников из-за проримской политики отца, сколько бы недругов ни желало их падения, римляне всегда будут поддерживать своих должников – Птолемеев и не уйдут из Египта до тех пор, пока не получат обещанного. А это… это означало только одно – полную зависимость от Рима. Вот теперь вся правда и открылась, горькая, страшная правда. Правда не для всех. Клеопатра быстро поняла, что чем меньше народ будет знать и понимать истинное положение вещей, тем меньше будет волнений в стране. Царствование, о котором она в последнее время столько мечтала, обещало быть жестким и суровым. Ну, отец, на славу постарался!
Встав с колен Птолемея, Клеопатра серьезно произнесла:
– Это наша земля, птолемеевская! И римлянам здесь нечего делать!
Клеопатра усердно посещала лекции и занятия в придворной академии – Мусейоне, отдаваясь им со всем пылом юношеского сердца. Ей намного интереснее было проводить время с учеными, философами и поэтами, чем с лицемерными, продажными придворными. Да и близких подруг у нее не было. После всего пережитого ей приятнее было одиночество, чем люди, от которых никогда не знаешь чего ожидать. Сосредоточившись на себе и своем мире, Клеопатра не входила ни в какую дворцовую партию, не вникала ни в какие интриги – она предпочитала посвящать время себе. Нефтида, ведавшая секретами красоты проклятой царицы Нефертити, открыла Клеопатре манящий мир женственности. Однажды ощутив себя красавицей, девочка всячески стремилась к тому, чтобы это чувство стало постоянным. Ее фамильный нос не стал от этого красивей или меньше, но Клеопатра научилась привлекать внимание иными достоинствами – фигурой, грудью, глазами. Суметь понравиться самой себе оказалось таким же непростым делом, как и освоение геометрии Эвклида.
После массовых казней соратников Береники костяк александрийской знати был сломлен. Недовольные проримской политикой Птолемея – а таких было немало – надолго замолчали. Свободные нравы двора все больше приобретали черты вакханалии: оргии, на которых сношались не только мужчины и женщины, иногда в них принимали участие дети и животные; пьянство, извращения, насилие. Во дворце не нашлось ни одного человека, который смог бы всему этому противостоять. Птолемею нравилась такая жизнь – плотские удовольствия и почитание его как великого флейтиста. Все это подрывало его и без того слабое здоровье. И даже несведущему было понятно: этому человеку жить осталось недолго. Но сколько? Когда прошло два года, а Птолемей так и не почил, многие откровенно забеспокоились – да сколько же еще ждать? Такое нетерпение придворных вызывало у Клеопатры улыбку. Птолемеи так просто не сдаются, они будут до последнего вгрызаться в глотку своему врагу, будь то болезнь или даже смерть – и ее отец был тому примером. Переживала ли она по поводу его болезни и возможной кончины? Себе Клеопатра не лгала: она ждала его смерти как своего личного освобождения, как начала новой жизни. Перед придворными, как и подобает любимой и любящей дочери, она изображала скорбь и отчаяние. Чиновники и советники, которыми окружил себя Птолемей, очень быстро научили ее лицемерию и искусству сокрытия своих истинных чувств при любых обстоятельствах. Отец не склонял ее к оргиям и пьянству, но от этого девочке было не легче. Клеопатра втайне желала приобщиться к разгульной жизни, и борьба с этим пагубным желанием подтачивала ее внутренние силы. В душе она завидовала придворным и своей сестре, которые вели столь беззаботный и ничем не омраченный образ жизни. Ей почему-то казалось, что окажись она в водовороте плотских страстей, то сразу же бы забыла о своем одиночестве. Подлость, продажность, цинизм – вот чем наводнился дворец с возвращением Птолемея.