Вторая важнейшая структурная особенность книги (напомню, что первой особенностью я считаю построение текста по принципу «умственной игры») состоит в следующем: Ирэн Фрэн как историк тщательно исследует эмблемы (эмблематические роли, эмблематические знаки, эмблематические слова — метафоры), в основном именно на них строит свои реконструкции событий, вполне отдает себе отчет в том, что эмблемы вмещают в себя больше, чем обычные слова, ибо включают элемент зрительности (см. всю сцену встречи царицы и Антония в Тарсе и особенно описание замысла Клеопатры: «… она придет, покажет себя, и Антоний увидит. Он просто застынет на месте с разинутым от удивления ртом. И мгновенно, не услышав и не проронив ни единого слова, поймет, что это такое — Египет, женщина-фараон, династия Лагидов, наследие Александра»), и как литератор сама широко их применяет в качестве художественного средства.
Одни и те же эмблемы-метафоры многократно используются в книге, просто повторяются или варьируются, организуя текст наподобие того, как яркие цветовые мазки организуют полотно картины или как рефрен организует стихотворение или песню. Самые значимые из них — подлинные метафоры эпохи Клеопатры или метафоры, производные от первых, уточняющие их смысл.
Уже название книги есть важнейшая эмблема: слово «Неподражаемая» впервые применила к себе сама египетская царица, основавшая вместе с Антонием кружок «неподражаемых». В фараоновском Египте, да даже и в эпоху Клеопатры, человек не должен был выходить за пределы предназначенной для него роли, понятия «неподражаемый» просто не существовало (это объясняется в тексте). Значит, появление такого слова — знак наступления новых времен, эры крайнего индивидуализма. Поэтому Ирэн Фрэн оправданно — с точки зрения историка — переносит данный эпитет и на Александрию («неподражаемый город») и на введенный царицей новый стиль жизни («неподражаемая жизнь»).
Своеобразным комментарием к этому слову служит метафора, придуманная Ирэн Фрэн и сквозная в ее книге, — «игроки». Метафора очень емкая в применении к эпохе, когда, как я попыталась объяснить выше, и в Египте и в Риме были освоены методы манипулирования общественным мнением и когда шла жестокая и откровенная борьба за передел мира (первый и второй триумвираты, борьба Октавиана и Антония…). Игроки — люди, не имеющие никаких моральных обязательств и в то же время порой маниакально одержимые целью, которую сами перед собой поставили (своей мечтой). Цезарь и Клеопатра — игроки и в том смысле, что являются «крупными хищниками среди политиков» (еще одна сквозная метафора), и в том, что они независимы, свободны, играют в одной команде, что между ними существует «духовное сообщничество», что «оба, с одинаковой веселой иронией, подыгрывали друг другу». В иную, «извращенную игру» играют Клеопатра и Антоний накануне битвы при Акции: они обманывают себя, не желая видеть надвигающейся катастрофы; «царица… чтобы забыть, что имеет все шансы проиграть партию, будет и дальше опьянять себя иллюзиями».
Второй смысл слова «игра» — детские, простодушные развлечения. В такую игру играют Антоний и Клеопатра, когда (как через несколько веков после них будет делать Гарун-аль-Рашид) выходят на ночные улицы Александрии, — и горожане радуются вместе с ними, подыгрывают им, участвуют в их розыгрышах. И все-таки в другом эпизоде, в том, как быстро горожане после кровавой Александрийской войны «прощают» Цезаря и Клеопатру, начинают восхищаться ими, мне, в отличие от рассказчика, видится не просто детское простодушие, но еще и элемент безответственности, инфантилизма…
И наконец, третий смысл слова «игра» — театральное действо. Театральные метафоры занимают огромное место в книге, используются в разных значениях. Как показывают, например, приведенные выше предсмертные слова Августа, сравнение жизни с театром было характерно уже для эллинистической эпохи.
Если отец Клеопатры — плохой актер, потому что не может надлежащим образом играть свою роль («Из-за того, что жители Александрии… поняли — правда, чересчур поздно, — что царский дворец есть просто обанкротившийся театр, который продолжает существовать лишь благодаря подозрительному благодушию своих кредиторов, они считают своего царя жалким актеришкой и даже хуже того: бездарным музыкантом из оркестра»), то царица всегда сама организует театральные действа, «готовит свою мизансцену с такой же тщательностью, с какой разрабатывала бы план сражения или убийства. Этот спектакль будет задуман и осуществлен, как задумывают и осуществляют преступление». Кроме того, «она была трагической героиней, в полном смысле слова: активно действовала, но при этом помнила, что ее участь находится в руках богов; ежедневно разрывалась между страхом и безумной надеждой, но упорно сопротивлялась Судьбе, признавая ее силу, и тем не менее в каждый миг противопоставляя ей свои лучшие качества».