Что же осталось от нее, кроме легенды? Дюжина надписей, подобных этой, которые по непонятной милости судьбы сохранились до наших времен; статуи — поврежденные или с неясной атрибуцией; на фасадах далеких святилищ в Среднем и Верхнем Египте — условные портреты и иероглифические надписи, по-разному интерпретируемые исследователями; профили на монетах; отрывочное упоминание на одном папирусе из Мемфиса, до сих пор вызывающее споры. Наконец, немногие свидетельства в исторических и литературных сочинениях, по большей части недоброжелательные, а то и просто оскорбительные.
И тем не менее вот уже более двух тысяч лет люди не перестают говорить о той, кого во время примитивной и жестокой церемонии, восходящей к древнейшей эпохе существования Вечного города, в ритуальном порядке объявили врагом римского народа. На берегах Тибра до нее только один Ганнибал вызывал такой страх и такую ненависть; еще долго после того, как ее победили, Рим использовал ее образ в качестве пугала. Только благодаря этой ненависти память о ней и дошла до нас — ведь покоренную Александрию принудили к молчанию. Клеопатру превратили чуть ли не в дьявола, создав миф о «Египтянке», — а, как известно, если царства смертны, то мифы не умирают никогда. Поврежденная надпись из руин Ком эль-Дика, о которой мы говорили вначале, — это как бы символ судьбы Клеопатры: стоит произнести ее имя, и в ушах наших начинают звучать шум и ярость давно прошедшей эпохи, а в воображении разворачивается картина, которую, мнится, мы знаем с первых дней жизни, — не имеющая себе равных история о крови, сексе и смерти.
Следует сказать, что в Историю Клеопатра ворвалась, действуя в полном соответствии со стилистикой великих эпопей, таких, как «Илиада» или «Рамаяна», — в ту зимнюю ночь 47 года до Рождества Христова, когда она вылезла из свертка тряпья, положенного у ног самого могущественного человека Запада, Цезаря. Более эффектного выхода на политическую арену не было никогда — вплоть до сегодняшнего дня; по сравнению с этим «голоса», которые слышала Жанна д’Арк, и уловки, с помощью которых она проникла в Шинон[7], кажутся театральными трюками. Одного этого поступка, поступка-эмблемы, хватило, чтобы Клеопатра стала легендарной. И осталась таковой навсегда; а иллюзия, сохранявшаяся двадцать лет, будто она, Клеопатра, может осуществить амбициозные планы Александра — создать империю, простирающуюся от Западного океана до Инда — обеспечила ей, уже после смерти, участь всех тех, кто в мечтах своих заходит дальше других и проявляет большую силу духа: ее изображали в самом фантастическом свете, ее презирали, окружали ореолом двусмысленности.
Века проходят — непонимание остается. Непонимание — и причина притягательности образа Клеопатры, и тесная темница, в которую он заключен: эта история, которая, если воспользоваться словами Жан-Жака Руссо, не имела примера в прошлом и никогда не будет никем воспроизведена, утаивает от нас истинное лицо последней женщины-фараона.
Достаточно проследить судьбу ее имени: кто сегодня вспомнит, что греческая мифология знает по меньшей мере четырех Клеопатр, дочерей нимф, рожденных богом ветров или дочерью царя Мидаса (того самого, что все обращал в золото)? Много ли таких, кто знает: еще прежде этой царицы, которая до такой степени зачаровала Рим, что заставила его дрожать от страха, девять других женщин с тем же именем, ничуть не менее родовитых, были царицами или царевнами Египта? Последняя Клеопатра вытеснила из памяти людской всех своих предшественниц — и даже собственную дочь, которой, казалось, самой судьбой было предназначено навечно продлить славу ее имени. Кто в наши дни смог бы рассказать о непростых жизненных путях этих женщин — за исключением немногих эрудитов? Даже и в глазах знатоков истории последняя царица Египта настолько выделяется из ряда своих предшественниц, что они часто испытывают потребность назвать ее «Клеопатрой Великой» — по аналогии с другим «Неподражаемым», Александром. Ее влияние на умы до сегодняшнего дня остается настолько сильным, что, когда родители хотят дать своей дочери имя, пришедшее прямо из Древней Греции, — Елена, Пенелопа, Сапфо, Береника… — они никогда не отваживаются осенить молодую жизнь именем любовницы Цезаря и Антония (а если и отваживаются, то выбирают сокращенную форму этого имени, Клео, как если бы в полной форме оно могло навлечь на ребенка бог знает какое проклятие, некую ауру нестерпимо тяжкого величия).
7
Город, ныне находящийся в департаменте Эндр и Луара, где в феврале 1429 г. Жанна д’Арк впервые явилась ко двору и с большим трудом добилась аудиенции у дофина Карла (будущего Карла VII).