Что касается Цезаря, то он уже бросил свой вызов: он презирает судьбу — презирает смерть. Времени для разговоров не осталось. Молчание — способ продлить двусмысленность, его последний оплот. Врага он встретит молчанием и будет в этот миг один. В поединке нет места женщине. Даже такой, которая поддерживала его самую великую и самую давнюю мечту.
Вот почему в роковой день 15 марта не просто разбились надежды и мечта Клеопатры, но и лопнула сокровенная пружина ее бытия: она потеряла не только любимого, первого в ее жизни мужчину, не только отца своего ребенка, не только гениального стратега, который вернул ей корону. Цезарь был единственным человеком, помимо ее отца, с которым она говорила, по-настоящему говорила. Даже в их физической близости присутствовали словесное общение, искусство молчания, улыбок, смеха. Но когда они расставались, в последний момент… Фраз, которые могли бы помочь ее возлюбленному, спасти его (пусть и не спасли бы, пусть думать так значит обманывать себя, но сама мысль, что она сделала все возможное, потом служила бы утешением), — ничего подобного не было, Цезарь ей в этом отказал; и за порог смерти он шагнул без нее.
Двойное потрясение для Клеопатры. Глубокая, незаживающая рана, которая в большей мере, чем что-либо иное, объясняет серию бурных событий, отмечавших последние тринадцать лет ее жизни. В окружении царицы никто не подозревал об этом ее внутреннем надломе, сама же Клеопатра прилагала максимум усилий, чтобы его скрыть. И все же не может быть никакого сомнения в том, что утром 15 марта, когда Цезарь лежал, распростертый, на полу курии и из его тела ключом била кровь, вместе с этой кровью вытекла и юность Клеопатры.
Как она узнала о трагедии? Кто ей сообщил, где она была в тот миг — гуляла ли по городу, играла ли со своим сыном в садах Цезаря? Кто поспешил в Трастевере, чтобы все ей рассказать, — какой тайный агент, какое доверенное лицо — и сколько времени прошло с момента преступления?
Или она догадалась о несчастье по тишине, которая вдруг, как грозовая туча, нависла над крышами домов, стоящих на другом берегу Тибра: при первом известии о злодеянии римляне попрятались, улицы, даже самые маленькие, опустели, все двери были заперты, в лавках не осталось ни продавцов, ни покупателей. Жители сидели в своих укрытиях и ждали возвращения проклятых времен Мария и Суллы, когда на перекрестках и во всех проулках валялись горы обезглавленных трупов, которые становились добычей собак и червей; в домах, где жалась по углам и дрожала от страха беднота, люди уже шептались о том, что скоро пойдут кровавые дожди.
О миге, когда Клеопатра должна была услышать то, что невозможно слушать, смириться с тем, с чем смириться нельзя, История опять-таки хранит абсолютное молчание. Именно тогда, когда царица переживает самую острую боль, незримый режиссер скрывает ее от наших глаз, прячет за кулисы, хотя она — одно из главных действующих лиц драмы, которая еще отнюдь не закончилась. И все же мы не ошибемся, предположив: то, что ей рассказали о последних минутах Цезаря, наверняка почти ничем не отличалось от дошедших до нас сообщений античных историков — и в смысле богатства деталей, и в смысле нарастающего по ходу повествования трагического чувства. Эта поразительная точность в передаче фактов, уверенность в том, какова была их хронологическая последовательность, на самом деле не должны нас удивлять: убийство имело место, как и планировали заговорщики, в курии Помпея, на глазах у девятисот свидетелей, сенаторов; и с того момента, как Цезарь покинул свой дом, за его носилками следовала все увеличивавшаяся толпа — до самого места преступления. Дорога заняла у него более часа, так что множество свидетелей видели все, что происходило вокруг императора.
Первый факт, который им потом вспомнился, первый момент, изумивший людей, заключался в следующем: в ста метрах от дома Цезаря, через несколько минут после того, как он вышел, возникла какая-то толкотня. Некий посыльный изо всех сил пытался пробиться сквозь толпу, которая следовала за носилками диктатора. Этот человек — несомненно, раб — должен был передать Цезарю письмо. Содержания письма он не знал. Впоследствии стало известно, что в этих табличках было предупреждение о заговоре.
Посыльный так спешил добраться до дома императора, с таким трудом протискивался сквозь двигавшуюся ему навстречу толпу, что не заметил, как разминулся с носилками Цезаря. В конце концов, когда он оказался возле нужного дома, ему сказали, что хозяин недавно вышел; однако, поскольку этот человек не знал, о чем говорилось в письме, он, вместо того чтобы попытаться догнать диктатора, решил дождаться его возвращения.